Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху)
Шрифт:
Сэр,
меня зовут Стефани Хедрикс. Я манекенщица и была среди пассажиров самолета, который якобы «разбился» на прошлой неделе в пустыне Хаддана. Я хочу заявить, что официальная версия, распространенная правительством Хаддана — версия об «аварии», — ложь. Самолет упал, потому что летчику выпустили две пули в спину и он умер за штурвалом. Все пассажиры самолета, за исключением меня самой и итальянского актера Массимо дель Кампо, были обезглавлены. Да, ОБЕЗГЛАВЛЕНЫ. Я видела это собственными глазами. Не сам процесс, потому что меня накачали наркотиками и я была без сознания,
Примите, сэр, заверения в моем глубоком почтении.
Стефани Хедрикс.
Она перечитала письмо и отказалась от этой затеи.
Это было безнадежно.
Письмо выглядело так, будто его написала психически больная, находящаяся на лечении. Ни один человек в здравом уме не отнесется к нему серьезно.
От досады и гнева, а главное от обиды, она расплакалась, прикрыв лицо носовым платком, чтобы никто не видел.
— Не могу ли я вам помочь? Позвольте…
Это был типично американский голос, но когда она оглянулась, то увидела золотой жгут, обвивавший лоб, а под ним — лицо такой экзотической красоты, что у нее перехватило дух.
Мужчина был одет в белый бурнус, его смуглая кожа и тонкие, но суровые черты навевали мысли о вековой пустыне и всех легендарных войнах ислама.
Стефани, которая еще хлюпала в носовой платок, пришлось сделать усилие, чтобы не поднять руку и не поправить волосы, как бы повинуясь безусловному рефлексу, открытому академиком Павловым.
Ни один человек еще не производил на нее такого впечатления. В незнакомце была смесь невозмутимости, бдительности и гордости, которую белые одежды и куфия [42] с золотым угалем, [43] казалось, облачали в тысячелетия. Она попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь ребяческая, смущенная гримаска.
— Вам чего-то недостает, — сказала она ему. — Орла на плече, или как же это называется, ну, вы знаете, птицы, которых используют в пустыне, чтобы охотиться на газелей? А, вот, сокола.
42
Арабский головной платок, пестрый в Сирии, Иордании, Палестине и белый в Саудовской Аравии.
43
Жгут из четырех шнуров, перехваченных в нескольких местах, удерживает на голове куфию.
У него были хищные мелковатые зубы, миндалевидные глаза, в которых порой проскакивала искорка мрачной веселости… Явно какой-то шейх — на это указывали
— «Когда прекрасные глаза плачут, то солнце гаснет…» Это хадданская поговорка, но она многое теряет при переводе. Это не те мысли и чувства, которые легко поддаются переложению на другой язык.
— Вы говорите по-английски без акцента, — заметила Стефани.
— Я провел три года в Соединенных Штатах. Извините, что потревожил вас, вы, похоже, чем-то озабочены. Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Стефани протянула ему письмо. Он дважды внимательно прочел его. Не выказав никакого удивления, учтиво вернул его обратно.
— Давайте выпьем еще по чашке кофе.
— По-вашему, я сумасшедшая?
— Ну, разумеется, нет.
Она порывисто спросила его:
— Значит, вы верите?
Он слегка поклонился:
— Коран говорит, что красота никогда не лжет. Сура об Истине.
Руссо начинал чувствовать себя излишне привольно в своей роли, а в таких случаях ощущение легкости и власти над ситуацией выражались у него во вспышках юмора — этаком подмигивании, адресованном самому себе. Следует остерегаться излишней виртуозности, которая часто ведет к промахам. Но поскольку ни он, ни она не читали Корана, то цитировать его можно было без особого риска.
Она наклонилась к нему и взяла его за руку.
— Вы правда мне верите?
Руссо видел сотни фотографий Стефани, но ожидал, что она окажется просто красивой. Он не ожидал, что она так на него подействует. Ее лицо, одновременно взволнованное, отчаявшееся и решительное, потрясенное и трепещущее, казалось совсем маленьким в обрамлении великолепной рыжей шевелюры. Локоны падали ей на плечи, и всякий раз, когда она встряхивала головой, Руссо ловил себя на том, что ожидает услышать позвякивание золотых монет.
— Я, конечно же, верю вам, но никто другой вам не поверит. Согласен, вам не следует отправлять это письмо. Люди попросту решат, что вы повредились рассудком в результате аварии.
— Именно так я себе и сказала.
— У вас нет никаких доказательств?
— Откуда? Я сфотографировала все эти ужасы. Но пока я лежала в больнице, правительственные агенты похитили фотографии и подменили их снимками обгоревшего самолета. Самолет не загорелся при аварии. Значит, его подожгли позднее. Я уже жалею, что не сунула в сумку парочку голов…
— Ну что же, в следующий раз вы поступите умнее!
— В следующий…
Руссо почувствовал, что зашел слишком далеко. Эта сомнительная шутка уж слишком сильно попахивала Нью-Йорком после двух порций мартини и была не к лицу властелину пустыни.
— Вы смеетесь надо мной?
— Вовсе нет. В этих краях такие происшествия — обычное дело, можно даже не углубляться в историю. Так, например, в 1950 году имам Йемена приказал публично обезглавить пятьдесят семь человек и некоторых из них казнил сам. Имаму доставило большое удовольствие смотреть, как слетали головы молодых офицеров, воодушевленных новыми идеями. Головы были выставлены в единственной аптеке города, там, где сегодня размещается министерство здравоохранения. В то время я был совсем юным студентом, только-только приехавшим в Соединенные Штаты, и мне было ужасно досадно. Почему они прибегли к таким средневековым методам? Я считал, что ваш электрический стул куда цивилизованнее, как, впрочем, и напалм. В них меньше личного…