Голубая бусина на медной ладони
Шрифт:
Первым пророком называют Адама, который после грехопадения был изгнан из рая вместе со своей Хаввой — Евой и разлучен с нею. Мусульманская легенда рассказывает, что он очутился на острове Цейлон, а она — в аравийском оазисе Джидда. Только через сто лет им удалось встретиться близ Мекки, у горы Рахма в долине Арафат, где и в наши дни паломники совершают обязательное молитвенное стояние — вукуф. С тех пор, прощенные Аллахом, Адам и Ева жили счастливо, произвели на свет многочисленное потомство и были погребены у подножия другой легендарной горы — Абу Кубайс. По исламскому поверью, Ибрахим — Авраам первым призвал людей к почитанию единого бога и к совершению паломничества к Каабе. Для этого он поднялся на вершину Абу Кубайса, и вместе с раскатами его голоса Черный камень осветил мекканскую долину ослепительным светом (паломники свидетельствуют:
Многие ритуалы мусульманского паломничества восходят к доисламским. Так, ночное бодрствование в ярко освещенной мечети, что стоит в священной долине аль-Муздалифа, перекликается с обычаем вызывания дождя, когда на горе, названной в честь бога-громовика Кузаха, возжигался ритуальный огонь. Известный обряд «побивания шайтана камнями» (паломники бросают 14 камней в две каменные груды, олицетворяющие дьявола, а затем еще 35 — в груду, расположенную на склоне ущелья, ведущего в Мекку) ученые связывают с языческим «побиванием солнечного дьявола», происходившим во время осеннего равноденствия, с тем чтобы ослабла жара.
Нух-Ной также считается в исламе пророком, но ковчег его, вместе с горсткой уверовавших в его пророчества, пристал не к Арарату, а, по одной из версий, к горе аль-Джуди, близ города Мосула в северном Ираке. Гора Абу Саур, чтобы спасти пророка Мухаммеда, бежавшего от преследовавших его мекканцев, обрела человеческий голос. В сочинении арабского географа девятого века аль-Азраки «Хроники Мекки» слова горы приводятся с полным доверием: «Приди ко мне, о Мухаммед! Ко мне, о Мухаммед! Я уже давала приют пророку, бывшему до тебя». И Мухаммед, услышав призыв, пошел к горе и проник вместе со своим спутником в пещеру через расселину шириною в две трети пяди и высотою в локоть. Ближневосточные предания изобилуют такими историями. Настоящая вера, говорится в них, способна отверзнуть уста камню и заставить сдвинуться гору. По всей вероятности, отсюда произошли метафоры: «камни вопиют», «он может горы своротить».
В вершину горы ударяют молнии, с нее слышнее гром, возвещающий о долгожданном дожде, с нее виднее, что творится в долине. Наверное, этим объясняется отношение аравитян к горе и ее частице — камню. Но не меньшее место в их жизни занимало, пожалуй, и дерево — дарящее сень и плоды, указывающее на близкую воду, дающее жизнь. Английский этнограф Дж. Фрэзер в своей книге «Фольклор в Ветхом завете» целую главу — «Священные дубы и терпентинные деревья» — посвятил поклонению деревьям, следы которого сохранились в Палестине, Ливане и Сирии. Отдельные терпентины и дубы имеют славу «населенных», или давших прибежище духам. Некоторые из этих духов явно восходят к языческим дриадам, как, например, те, что прозваны «дочери Иакуба (Иакова)». Рядом с другими деревьями стоит гробница какого-нибудь вали, но в действительности люди поклоняются не ему, а священному дереву. На ветки вешаются цветные лоскутки, прикосновение к корням считается целебным, опавшие сучки не идут на топливо даже тогда, когда топлива не хватает.
Помимо дубов и терпентинов арабы почитают оливу (маслину), тамариск, сидр (небк, дум), ильб, не говоря уже о финиковой пальме или благовонном семействе бурзеровых. В Коране, в суре «Свет» (XXIV, 35), прославляется священная маслина: «Аллах — свет небес и земли. Его свет — точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло — точно жемчужная звезда. Зажигается он от дерева благословенного — маслины, ни восточной, ни западной. Масло ее готово воспламениться, хотя бы его и не коснулся огонь. Свет на свете!» Выражение «ни восточная, ни западная», или «ни с восхода, ни с заката» обычно толкуется как «небесная»: эта небесная маслина, зажигающая свет небес и земли, стала одним из любимейших символов у мусульманских суфиев.
Образ дерева с развитыми корнями и ветвями обозначает у арабов человека из сильного и многочисленного рода. О безродном говорят: «Нет у него ни корней, ни ветвей». До сих пор бедуины Сирии, Иордании и Палестины сохраняют обычай клясться на ветке дерева: «Клянусь этой ветвью и Аллахом. Пусть лжец останется без потомства!»
Не в силах уничтожить поклонение деревьям, ислам использовал его. Метафора «древа» стоит даже за системой мусульманского вероучения и права. В самом
Способность птиц к полету всегда восхищала человека. Древние полагали, что эта способность — божественный дар. В Коране (XVII, 19) утверждается, что птиц, машущих крыльями над нашей головой, никто не держит в воздухе, кроме Аллаха. В другом месте (XVI, 81) об этом говорится как о бесспорном доказательстве божьего всесилия: «Разве они (люди. — М. Р.) не видят птиц, покорных в воздухе небесном; их поддерживает только Аллах. Поистине, в этом — знамение для людей верующих!» Птичья «покорность» воле Аллаха и их близость к небу рождали убеждение о причастности пернатых к сокровенным тайнам: счастлив тот, кто познает их, изучив птичий язык. Недаром мудрейший Соломон гордо восклицает в Коране (XXVII, 16): «О люди, научены мы языку птиц, и даровано нам все! Поистине, это — явное преимущество!» Уже упоминалось, как легендарный удод открыл царю путь в Страну благовоний, но удод вместе с другими птицами был не только проводником, но и письмоносцем, соглядатаем и советчиком. Впрочем, грешники не способны понимать птичьи советы: об этом свидетельствует притча из Корана о народе самудийском, отвергнувшем пророчество Салиха, положившись на гадание по полету птиц (XXVII, 48).
Доисламское представление о том, что птица — образ души и личной судьбы человека, связанной с ним, как ожерелье с шеей, ярче всего отражено в словах Корана (XVII, 14–15): «И всякому человеку Мы прикрепили птицу к его шее и представим ему в День воскресения книгу, которую он встретит раскрытой: „Прочти твою книгу! Довольно души твоей в сей день над тобой счетчиком!“» Не эти ли слова вспоминал поэт аль-Мутанабби, сочиняя свой экспромт на соколиной охоте? Несколько странное для нас слово «счетчик» вполне понятно для мусульман: ведь день страшного суда часто называется днем расчета, когда будет сведен «приход» и «расход» поступков каждого человека и каждый получит то, что ему причитается.
Большим знатоком гадания по птицам считался герой арабских преданий — мудрец Кусс ибн Саида, чье красноречие вошло в пословицу. Рассказывают, что он со своим приятелем, находясь в гостях у некоего царя, наблюдал за поведением двух птиц — черной и белой. Поднявшись над царским шатром, птицы резко замахали крыльями, потрясли хвостовыми перьями и исчезли; затем они появились перед Куссом и его спутником, покружили над ними и сели на землю. «В жизни не видал птиц прекраснее, — сказал Куссу его товарищ. — Какую из них ты бы предпочел?» — «Черную», — ответил тот. «А я выберу белую. Какое же предсказание следует отсюда?» — «Не успеет день смениться ночью, — предрек мудрец, — как царь погибнет. Тебя же, раз ты выбрал белое, ждет разочарование, и ты отправишься домой с пустыми руками». Собеседник Кусса сообщил царю об этом предсказании, и тот, разгневавшись, приказал схватить мудреца. Но не успел день смениться ночью, как царь, едва выступив в поход, испустил дух. Перед смертью царь велел отпустить узника и наградить его, воскликнув: «О, как верны были слова Кусса!» Вот так и получилось, что Кусс вернулся домой с двадцатью верблюдицами, а его спутник — ни с чем.
«У нас, арабов, — говаривал Кусс, — прямо-таки страсть к гаданию по птицам». И действительно: известно множество способов гадания по птичьему крику (по карканью воронов, воркованию голубей, уханью сов), по цвету и количеству птиц, по направлению их полета. Обычно арабский авгур (заджир) заявлял, что птица, движущаяся справа налево от наблюдателя, это «саних» — благой вестник, а движущаяся слева направо — «барих», предвещающая несчастье. Интересно, что «счастливое направление» совпадает с направлением арабского письма.