Голубая ива
Шрифт:
— Давай, сынок, расскажи нам, — допытывался один из юристов, склоняясь над столом и сверля Артемаса взглядом. — Ты ненавидел его. Пару месяцев назад пробовал вышибить из него мозги прямо средь бела дня. Вчера ты угрожал ему пистолетом. Об этом мы узнали от твоей матери, отец ей все изложил по телефону.
— Если бы я намеревался его убить, то я бы так и сделал еще тогда.
К Артемасу подскочил второй следователь.
— Ты не дурак, чтобы убивать его перед свидетелями. Ты выжидал. Утром ты пошел в отель, где остановился твой отец По записям в книге обслуживания комнат установлено,
Первый следователь присел на краешек стола и придвинулся к Артемасу:
— Он умер, когда ты тащил его по лесу между поместьями твоего дяди и де Гудов. Думаю, тебе не составило труда это сделать, судя по школьным рекордам.
Адвокат не выдержал и воскликнул:
— Но нет ни одной прямой улики, которая бы подтверждала причастность этого молодого человека к убийству.
— Зато имеется масса косвенных доказательств, и стоит только сопоставить, как возникает формальное обвинение.
Адвокат недовольно фыркнул:
— А как насчет де Гуда? Отец погибшей имеет более веские причины желать смерти мистера Коулбрука.
— Не впутывайте его в это дело. — Артемас многозначительно посмотрел на адвоката. — Я не буду голословно обвинять кого бы то ни было.
В памяти всплыло разъяренное лицо отца Сьюзен.
«Уж я постараюсь, чтобы вы с отцом заплатили за это».
— Естественно, мы зададим вопросы и де Гуду, — кивнул один из следователей. — Но позвольте вернуться к нашему сценарию.
Он облокотился на стол и подпер рукой подбородок. Прищурившись, уставился на Артемаса:
— Ты положил труп старика у дерева, забросил тяжелую пятнадцатифутовую цепь, сделал небольшое ожерелье для дорогого папочки и повесил его подобно трофейному оленю.
— Пожалуйста, от ваших домыслов меня тошнит, — вмешался адвокат. — Молодой человек прошел через ад…
Следователь продолжил:
— Потом взял нож и вспорол труп от груди до яиц, отрезал их и засунул в карман пальто.
Адвокат, тяжело дыша, схватил стакан воды. Артемас в упор смотрел на следователей, его мутило, болезненная испарина выступила на лбу, капли пота скользили по вискам.
— Хочешь подышать? — ехидно спросил один из следователей.
Артемас отрицательно покачал головой:
— Я на всю жизнь запомнил эту картину. Мой младший брат тоже, но отца я не убивал.
— После того что он натворил, кто поверит, что ты простил его?
Юрист лукаво скосил глаза, заговорил утешительным тоном:
— Наверное, он изнасиловал ее сразу после вашей близости, она забеременела — кто знает, может, это был твой ребенок? Она была еще скромницей и пыталась разрешить проблему сама; итак, она взяла вязальную иглу… — следователь выставил палец, — пошла в ванную, и… — он ткнул пальцем вверх, — случилось так, что она проколола артерию и, должно быть, долго лежала там одна, перепуганная насмерть, может, она звала тебя…
— Сейчас же прекратите, — прошипел адвокат.
Следователь мрачно покачал головой:
— Можно понять, почему тебе хотелось вывернуть
Артемас обхватил голову руками. Следователи неустанно следят за ним и выжидают, но боль, готовая вот-вот выплеснуться наружу, переросла в холодное спокойствие. Он хотел, чтобы отец умер, следовало бы убить его. Это было бы справедливо, но он выбрал будущее семьи вместо личной мести. Семейное благополучие — сохранение, восстановление, честь фамилии — отодвигало на второй план его желания. Прежде из Артемаса можно было лепить что угодно, теперь изящная форма застыла и закалилась.
Следователи приблизились вплотную:
— Ты ничего не хочешь сказать?
Артемас поднял голову и посмотрел на них спокойно и уверенно, их угрозы рассыпались в прах.
— Отец получил по заслугам. Мне приходила мысль убить его, — ровным тоном начал Артемас; адвокат тяжело вздохнул. — Но у меня были дела поважнее.
Мать возвратилась в Нью-Йорк из поместья Шульхор-нов подозрительно спокойная в сопровождении своей служанки, частной няни и шофера. Она остановилась в отеле Плаза. Артемас нашел ее в номере: она полулежала на диване, одетая в роскошный шелковый пеньюар поверх кружевной сорочки, светлые волосы картинно взъерошены, глаза припухли от слез. Шофер — молодой человек приятной наружности и хорошо сложенный — стоял сзади и массировал ей плечи.
— Оставь нас, Бернард. — Она махнула в сторону внутренней двери. Артемас с ненавистью проводил его взглядом. Симпатия и безмерная жалость к матери тотчас сменились омерзением. Он терпел, но никогда не любил ее.
Они остались вдвоем, мать скрестила на груди руки.
— Почему остальные не приехали? Мне так нужны мои дети.
— Они так решили, им не понравилось, что ты приехала сюда, а не к дяде Чарли. И если ты хочешь их видеть, придется сделать над собой некоторое усилие.
— Я не могу туда поехать. Не могу находиться так близко от места, где твой отец… о, я не могу даже думать о поездке в этот дом. Я не справлюсь с похоронами… — Ее голос оборвался.
Артемас устало взглянул на нее:
— Возьми с собой Бернарда — уверен, он не откажется. Только знай — Джеймс уже достаточно взрослый, чтобы определить, что шофер исполняет и другие обязанности, помимо водительских. И если не хочешь, чтобы Джеймс тебя презирал, скажи Бернарду, чтобы не приближался к тебе перед всей семьей.
Она подалась вперед, лицо исказилось.
— Да как ты смеешь?! Причинять Бернарду неприятности на похоронах твоего отца?!
— Меня не будет на похоронах. Я не испытываю никакого сыновнего долга перед ним. Но другие пойдут… если захотят.
— Ты восстановил против нас братьев и сестер!
— Нет, вы сами постарались.
— Убирайся!
Артемас спокойно пошел к входной двери. Вслед ему донеслось:
— Ты убил его! Я точно знаю! И если тебя обвинят в этом, я никогда уже не выйду в свет!
Он гордо выпрямил спину и, не проронив ни слова, плотно прикрыл дверь.
— Как мать? — Джеймс выскочил ему навстречу, когда Артемас вернулся к дяде Чарли. Остальные дети, бледные и осунувшиеся, окружив старшего брата, с надеждой смотрели на него.