Голубая кровь
Шрифт:
Но кто может утверждать, что есть правда?
Ведь это Руф, которого нельзя понять нашим, людским разумом. Руф — это Руф. Иначе не скажешь.
В крепости все только о нем и судачат. Одни считают его ожившим мертвецом, злым духом и проклинают. Другие благословляют и уверены, что он по-прежнему защищает нас.
А я — я все так же тоскую без него. Все так же люблю и ненавижу.
Я приложу к посланию подробную запись, которую сделал старый Микхи специально
Прощай, царица моя. Я люблю тебя.
Твой брат Килиан Кайнен
Беда обрушилась на крохотное селение Мозар лежавшее в нескольких литалах пути от Каина если неуклонно следовать на восход, — внезапно. Как, впрочем, и любая другая беда, которую никто не ждет, надеясь, что рок не обратит на него внимания.
В Мозаре обитало всего несколько семей, которые в дни войны укрывались в крепости, а в мирное время пасли свой скот и пахали желтую землю, выращивая на ней бедные урожаи. Время от времени кто-то из взрослых жителей селения появлялся в цитадели, чтобы купить инструменты, вина или еще что-нибудь; но чаще случалось так, что конные дозоры Каина наведывались в Мозар во время своих рейдов промочить горло, перекусить — и сообщали последние сплетни и новости.
В отличие от отца эльо Килиан не был еще предусмотрителен и мудр, и его даже нельзя в этом винить, ибо и первое, и второе приходят со временем и опытом. Словом, назначая эстиантов в дозор, он не подумал о том, чтобы все отряды всадников были сформированы поровну из старых и новых воинов. Точнее, из новичков состоял всего лишь один отряд, и Килиана это не смутило.
— Должны же они когда-то начинать, — буркнул он и забыл об этом.
Волею судьбы пятерке новичков досталось именно мозарское направление. А поскольку они и знать не знали о селении, то специально туда не ездили. Слишком далеко и бессмысленно.
Поняли это случайно, когда все тот же дотошный Микхи непочтительно подергал командира крепости за край плаща и тревожно произнес:
— Что-то Зебанга давно не появлялся. Ты бы спросил у эстиантов, как они там. Может, им еды подкинуть, может, еще чего…
Крепко выругав новичков за то, что те сами не обнаружили селение (вот, значит, как несли дозор), Килиан сел на коня и погнал его к Мозару. Следом неслись десять отборных конников его личного отряда и пятеро провинившихся солдат.
В селении они застали поразительную и по-своему страшную картину. Несколько человек, мертвенно-бледных, изможденных, но отчего-то веселых, встретили их у крайнего домика. Отощавшая скотина, у которой можно было пересчитать все ребра, жалобно глядела на прибывших, и эльо Кайнен тут же распорядился, чтобы двое его всадников немедленно погнали ее на пастбище.
Еще троих эстиантов отправил на охоту, велев без знатной добычи не возвращаться, и то и дело возносил молитвы во славу мудрого управителя, который перед самым выездом насильно затолкал им два мешка лепешек («Хлеб еще ни для кого не был лишним!»). Как в воду глядел.
Но главное, что все в Мозаре были живы и здоровы. Почти все. Именно Зебанги, главы этого маленького поселения, Килиан уже не застал.
А началось все с того, что самая младшая дочь Зебанги, крошка Лекса, внезапно раскапризничаюсь, расплакалась и стала жаловаться на то, что у нее очень болят глаза и язык. Встревоженная
Зебанга собрался было идти в Каин, к врачевателю, но тут выяснилось, что сам он не может даже соломинки поднять. Взрослых неизвестная болезнь поразила внезапно, словно удар меча. К ночи во всем Мозаре не осталось ни одного здорового человека.
Они слепли, кожа покрывалась гнойными ранками, языки распухали, жар терзал тела. И боль. Всепоглощающая боль.
Зебанга умер той же ночью, и несчастная жена, ощупывая его скорченное в предсмертной судороге тело и искаженное лицо, была кощунственно рада тому, что не может видеть эту гримасу.
Похоронить умершего ни у кого не было сил. Они приготовились к худшему.
И вот, рассказывала потом девчушка, которая в отличие от взрослых более стойко сопротивлялась болезни и еще что-то видела, хотя глазки болели невыносимо, — в предрассветный час в дом зашел Он.
Сперва малышка приняла Его за Ягму, потому что на человека незнакомец совершенно не походил: огромная вытянутая голова с выпуклыми глазами без зрачков и белков, покрытая шипами и выростами; могучее тело в тускло блестящей черной броне; серо-синие руки с темными лиловыми ногтями…
За этим существом маячили в дверном проеме две еще более кошмарные тени, но отчего-то при появлении девочка почувствовала себя спокойной и защищенной.
А потом Он снял голову, как шлем. И под этой головой оказалась еще одна. И девчушка признали в неожиданном посетителе господина Руфа, сына эльо Кайнена из крепости Каин, где она была всего два раза, но оба раза господин Руф катал ее на коне, а потом и на плчех, и на плечах у него ей понравилось значительно больше. Даже отец тогда был недоволен. Мама сказала, что просто приревновал, но что это такое, она, Лекса, не знает.
А знает, что господин Руф намного сильнее отца хотя отец — самый большой и сильный человек на свете.
Так что Руфа Кайнена Лекса запомнила. Она даже влюбилась в него по-детски и мечтала, что однажды он появится вместе с отрядом эстиантов и снова покатает ее на коне, а после на плечах. И Руф не обманул. Он пришел, когда ей было хуже всего, очень страшно и больно, и ее не испугало, что лицо у него цвета грозового неба и глаза фиолетовые, как озера в половодье.
Она подумала, что господин Руф стал каким-нибудь добрым духом или бессмертным воином Суфадонексы. Или еще кем-то. Мало ли кто хочет дружить с таким удивительным человеком…
Лекса потянулась ему навстречу и стала жаловаться на боль, на отчаяние, на страх, на внезапную болезнь старших членов семьи. Она видела в жизни слишком много и была не по годам взрослой. Она понимала, что все они здесь обречены умереть в мучениях, и единственная сумела увидеть лицо отца — застывший кошмар.
А потом, рассказывала малышка потрясенному Лилиану, господин Руф вытащил странный длинный меч, такой же темный, как и его доспехи сильно-сильно порезал себе руку. Она ахнула, а из раны хлынула не красная кровь, как у всех, а голубая. И эта кровь текла очень легко, как вода а не как густая жидкость. Это ее почему-то поразило больше всего.