Голубая лента
Шрифт:
— Мы несемся как безумные! — сказал он.
— И пускай! И пускай! — крикнула Ева, и впервые за эти дни Вайт снова услышал ее веселый смех. — Пускай! Мне уже не терпится скорей оставить этот пароход, я никогда больше не ступлю на него!
Хотя Ева стала намного спокойнее, все же она чувствовала себя здесь как-то неуютно, неуверенно. Ей казалось, что злые угрозы, которые прозвучали в этих стенах, все еще носятся в воздухе и будут ей слышаться, пока она в Нью-Йорке не закроет за собой дверь каюты.
Она старалась думать о другом,
В дверь постучали. Стюард подал визитную карточку Хенрики: «Всем нам сильно не хватает за капитанским обедом г-жи Кёнигсгартен и доктора Кранаха. Просим не лишать нас своего общества».
Ева просила передать, что ей нездоровится. В конце концов так оно и было.
Стюард подал кофе, и Ева хотела уже закурить сигарету, как в дверь опять постучали… На этот раз Ева испуганно вздрогнула, и сердце у нее тревожно забилось. Она инстинктивно почувствовала, что этот стук каким-то образом связан с Кинским.
В каюту вошел незнакомый стюард. Ему велено вручить г-же Кёнигсгартен письмо. Под расписку.
Ева протянула руку за письмом; еще не взглянув на почерк, она уже знала, от кого оно, и румянец на ее щеках сразу исчез. Опять, значит, начались эти письма! Ева расписалась в получении. И это тоже было так похоже на Кинского. Требовать расписки! Столь великое значение придает он своей персоне и всему, что делает.
На Еве сейчас просто лица не было.
— Я сразу поняла, как только постучали. Письмо от него, — сказала она, передав конверт Вайту. — Пощади меня, вскрой его сам. У меня уже просто сил не хватает.
— Не волнуйся, Ева, — сказал Вайт и, чтобы протянуть время, стал не спеша вскрывать конверт. Он чувствовал на себе испытующий взгляд и в раздумье наморщил лоб. — Какой неразборчивый почерк! — покачал он головой.
— Можешь не торопиться! — Губы у Евы дрожали.
Стараясь ее ободрить, Вайт улыбнулся.
— Ну, не волнуйся так, Ева, — повторил он. — Кинский пишет в очень спокойном и теплом тоне. Он просит тебя забыть о его недостойном поведении, в особенности о его угрозе — теперь ему самому непонятно, как это все получилось.
— Ну и что же дальше? — презрительно отозвалась Ева, и глаза ее враждебно блеснули. Ах, как она в эту минуту ненавидела Кинского!
Но тут лицо Вайта выразило сильное изумление.
— Постой, постой, Ева, тут нечто очень радостное. Кинский пишет, будто давно уже понял, что место Греты
— Что? — недоверчиво протянула Ева и насторожилась. — Что такое? Этого не может быть… Это неправда…
— Я читаю то, что здесь написано, — ответил Вайт. — Он поручает своему венскому адвокату сделать все, что нужно, и, чтобы ты могла убедиться в искренности его намерений, прилагает письмо к нему с просьбой переслать его из Нью-Йорка по указанному здесь адресу. Вот это письмо.
Ева недоуменно покачала головой и, вскочив, приложила руку к бешено бьющемуся сердцу.
— Что же это? Что же это? — спрашивала она, задыхаясь. — Я окончательно перестаю его понимать. Или, может быть, никогда его не понимала? Может быть, люди всегда проходят мимо друг друга, так ничего и не поняв?
Это был для Уоррена Принса волнующий вечер. Длинные полы его фрака развевались, раскрасневшееся от усердия мальчишеское лицо в темных роговых очках мелькало в бальном зале повсюду. Он побеседовал с десятком важных персон, собирая материал для статьи. Вайолет, которой он успел кивнуть в знак приветствия, проводила его столь глубоким и теплым взглядом, что весь вечер он не мог его забыть. Хуан Сегуро сидел один в углу с таким мрачным видом, словно собирался взорвать все это сверкающее брильянтами общество. Уоррену он едва ответил на поклон. Харпер — кто бы мог этого ожидать? — превесело болтал с Китти Салливен, хотя его висок все еще был залеплен пластырем. Они после обеда помирились: Китти по всей форме попросила у него извинения, заявив, что в тот вечер она просто напилась до бесчувствия. Кому-кому, а Харперу хорошо известно, как можно иногда напиться до потери сознания. Он засмеялся.
— Ладно, Китти, — ответил он. — Только больше не делайте этого, а то в следующий раз я могу и рассердиться. — Инцидент был полностью исчерпан.
Миссис Холл отвела Уоррена в сторонку.
— Уоррен, умоляю вас, скажите, что происходит между Вайолет и Хуаном? Вы видите его? Сидит такой злющий, словно вот-вот бросит бомбу. А Вайолет делает вид, будто она знать его не знает.
Уоррен изобразил самую чарующую, самую невинную улыбку.
— Уверяю вас, миссис Холл, мне ничего, абсолютно ничего не известно, — ответил он и тут же испарился.
Написав двадцать строчек о капитанском обеде, о «феерическом» бале, о роскошнейших туалетах, горностае, диадемах, о Харпере и миссис Салливен с Китти, — типичная светская хроника! — он побежал в радиорубку дать телеграмму.
Ночь была прохладной и звездной, но безлунной. Тут и там тянулись узкие и длинные — с милю — полосы тумана. Раз даже завыла сирена «Космоса», но ее вой не успел отзвучать, как пароход уже пробился сквозь туман.
— Становится все холоднее, Штааль, — поежился Уоррен.