Голубая роза. Том 1

Страуб Питер

— Мне всегда было очень интересно, как умерла моя бабушка — сказал Том. — Но никто никогда не говорил мне об этом.

— Мне тоже! Маленьким детям не говорят о таких вещах.

— О каких вещах?

— Бабушка покончила с собой, — произнесла Глория безо всякого выражения. — Мне не полагалось об этом знать. Отец не хотел даже говорить мне, что ее нет в живых. Ты ведь знаешь своего дедушку. Очень скоро он начал вести себя так, словно у него никогда не было никакой жены. Нас было только двое. Она и она папа. — Глория натянула покрывало повыше, журналы, лежащие поверх него, тоже поползли вверх. — Только она

и она папа. И больше никого. Потому что он любил дочь, а дочь любила его. Но она знала обо всем, что случилось. — Глория улеглась поудобнее. — Но все это было очень-очень давно. Джанин очень рассердилась, а потом один человек убил ее и сбросил в озеро. Я слышала как он стрелял. Я была у себя в спальне и услышала выстрелы. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Я выбежала на веранду и увидела мужчину, убегавшего в лес. Тогда я заплакала и стала искать отца, но его нигде не было. А потом я, наверное, заснула, потому что когда проснулась — он был уже рядом. Я рассказала ему обо всем, что видела, а он отвел меня к Барбаре Дин. Он считал, что там я буду в безопасности.

— Ты хочешь сказать — он взял тебя с собой в Майами.

— Нет. Сначала он отвел меня в деревню к Барбаре Дин. Я провела там несколько дней. А отец снова пошел на озеро искать Джанин. А потом он вернулся, и только тогда мы поехали в Майами.

— Я не понимаю...

Глория закрыла глаза.

— Я не любила Барбару Дин. Она никогда не разговаривала со мной. Она была противная.

Глория замолчала, дыхание ее было тяжелым.

— Завтра тебе будет лучше.

Том обошел вокруг кровати и склонился над матерью. Веки ее затрепетали. Том нагнулся, чтобы поцеловать ее, но едва губы его коснулись лба Глории, она вздрогнула и пробормотала:

— Не надо!

В кабинете Виктор Пасмор спал в кресле с откидывающейся спинкой перед работающим телевизором. В пепельнице дымилась забытая сигарета, успевшая превратиться в столбик серого пепла.

Том тихонько подошел к входной двери и вышел на прохладный ночной воздух. В зашторенных окнах Леймона фон Хайлица горел свет.

24

— Ты чем-то расстроен, — сказал фон Хайлиц, увидев на пороге Тома. — Заходи скорее внутрь и дай мне посмотреть на тебя как следует.

Том вошел в дверь, двигая ногами словно из последних сил, и прислонился к шкафчику с картотекой. Мистер Тень закурил сигарету и, выпустив дым, внимательно посмотрел на Тома. — Ты выглядишь абсолютно измученным, Том. Я налью тебе чашку кофе, и ты обо всем мне расскажешь.

Том выпрямился и потер лицо руками.

— Здесь, у вас, мне немного лучше, — сказал он. — Сегодня я столько всего услышал, столько всего узнал, что голова просто идет кругом. Я не могу понять, что к чему.

— Позволь за тобой поухаживать, — сказал фон Хайлиц. — У тебя был сегодня очень тяжелый день.

Он провел Тома в кухню, достал и поставил на стол две чашки с блюдцами, и налил в них кофе из черного кофейника, стоявшего на черной газовой горелке, — и горелка, и кофейник принадлежали еще родителям фон Хайлица. Тому нравилась его кухня, отделанная деревянными панелями, с висячими светильниками, старомодными раковинами, высокими деревянными полками и чистым дощатым полом.

— Думаю, что по такому случаю мы имеем право добавить в кофе кое-что покрепче, —

сказал старик, снимая с одной из полок бутылку коньяка и наливая по нескольку капель в каждую чашку.

— По какому случаю? — спросил Том.

— По случаю твоего прихода, — улыбнувшись, фон Хайлиц подвинул ему одну из чашек.

Том отхлебнул горячего ароматного напитка и почувствовал, как напряжение постепенно проходит.

— Я не знал, что вы знакомы с Хэтти Баскомб, — сказал Том.

— Хэтти Баскомб — одна из самых необычных женщин на этом острове. Раз ты знаешь о нашей дружбе, значит, наверное, виделся, с нею сегодня. Но я не собираюсь весь вечер держать тебя в кухне. Давай переберемся в комнату, и там ты расскажешь, что же так расстроило тебя сегодня.

В комнате Том устроился поудобнее на кожаном диване и положил ноги на заваленный книгами журнальный столик.

— Одну минутку, — сказал фон Хайлиц, включая стереосистему и ставя пластинку.

Том приготовился снова выдержать пытку Махлером, но вместо этого мягкий тенор саксофона начал играть одну из любимых мелодий мисс Эллингхаузен — «Только не для меня». Том подумал, что мелодия имеет тот же вкус, что и кофе с коньяком. И тут он вдруг узнал пластинку.

— Это ведь «Голубая роза», — сказал Том. — У моей матери тоже есть эта пластинка.

— Один из лучших дисков Гленроя Брейкстоуна. Сегодня мы будем слушать только его. — Том посмотрел на старика со смешанным чувством смущения и боли. — То, что ты сейчас испытываешь — я знаю, как это ужасно, но это означает, что ты уже почти преодолел себя. События происходят теперь сами собой, но начало им положил ты. — Усевшись напротив Тома, фон Хайлиц сделал глоток кофе. — Сегодня убили еще одного человека, убили по ряду причин, но одна из них состояла в том, что он слишком много говорил.

— Тот полицейский?

— Он был конченым человеком. Они не могли доверять ему и поэтому избавились от него. Они сделали бы так же с тобой и со мной, если бы знали о нас. Поэтому теперь нам надо быть очень осторожными.

— Вы знали, что моя бабушка покончила с собой? — спросил Том. Фон Хайлиц замер, не донеся до рта кофейную чашку. — Наверное, я должен быть в шоке, но я почему-то не испытываю ничего подобного. Но вы — вы солгали мне, — Тома словно прорвало. — Мой отец не мог видеть с балкона причал Тилманов. Его балкон выходит на лес, а не на озеро. Зачем вы сказали мне это? Почему все постоянно лгут мне? И почему моя мать такая беспомощная? Как мог мой дедушка бросить ее у кого-то в доме и отправиться на озеро? — Том вздохнул, вернее, почти всхлипнул, и закрыл лицо руками. — Извините, — сказал он после паузы. — Просто я пытаюсь думать о пяти-шести вещах одновременно.

— Я не лгал тебе, Том, — сказал фон Хайлиц. — Просто сказал не все. Я не знал тогда некоторых вещей, а некоторые не знаю и сейчас. Когда ты едешь на Игл-лейк?

— Послезавтра. — Фон Хайлиц вопросительно взглянул на Тома. — Это выяснилось только что. Мне позвонил дедушка и сообщил, что я лечу на самолете Редвингов.

— Хорошо, хорошо, — положив ногу на ногу, фон Хайлиц откинулся на спинку кресла. — А теперь расскажи мне, что с тобой сегодня случилось.

Том посмотрел через стол на собеседника, и фон Хайлиц ответил ему взглядом, полным понимания и дружеского участия.