Голубая роза. Том 1
Шрифт:
На всех стоящих вокруг домах были деревянные балконы, а на каждом углу — небольшие лестницы, ведущие вниз, к аркадам узких запутанных улиц.
— Когда я был здесь, — тихо сказал Том. Атмосфера, царящая в этом месте почему-то побуждала его говорить шепотом. — Я видел Фултона Бишопа. Он спустился по ступеньками и пошел через площадь вон к тому углу.
Натчез и Том спустились по ступеням и пошли через площадь. Время от времени от стен отделялись фигуры мужчин, наблюдающих за их передвижениями. Том остановился ненадолго на углу дома, где прошло детство Нэнси
Они дошли до узкого бетонного мостика через грязный ручей. Слева начиналась лестница, ведущая вниз, к нескольким покосившимся строениям из кирпича. Огромная черная крыса, выскочив из дыры в бетоне, исчезла в проеме между двумя зданиями. Справа от моста бетонная площадка переходила в улицу, петляющую меж деревянных домов. Том слышал сзади шаги Натчеза. Он свернул направо.
Дома стояли все теснее и теснее друг к другу. Дойдя до того места, где улица делилась на две части, Том выбрал левый проход, потому что правый вел вниз, в тупик, где виднелись пустой двор и какие-то мрачные дома.
Пройдя мимо заколоченного магазина, они оказались в жилом квартале. Женщины высовывались из окон и смотрели, как они спускаются вниз. У Тома было такой чувство, что они ходят кругами под Вторым ярусом, и только видя иногда над головой голубое небо, он понимал, что они постепенно продвигаются по склону холма вниз, к старому туземному кварталу.
Неожиданно улица расширилась, а бетон под ногами уступил место кирпичу. У стены покосившегося здания стояла сломанная тележка. Двое мужчин, разговаривавших рядом, при их приближении предпочли скрыться за дверью.
— Они все ведут себя так, когда видят полицейского, — сказал Натчез. — А вот это, должно быть, Третий ярус.
Третий ярус представлял собой как бы комбинацию Первого и Второго — деревянные переходы и навесные лестницы лепились к стенам четырехэтажных домов. На улицах валялись солома и осколки бутылок. Над всем ярусом висела куполообразная деревянная крыша, от которой внутри было еще темнее. Из бара на первом этаже одного из домов доносились приглушенные звуки рок-н-рола. Шаги, следующие за ними по бетонному покрытию, замедлились, затем затихли вовсе. Натчез отскочил в один из проходов, и, прижавшись к стене здания, вынул длинноствольный пистолет и выглянул из-за угла здания. Затем, покачав головой, он засунул пистолет обратно в кобуру.
— Хочу заметить, — спокойно произнес он. — Что мы сэкономили бы кучу времени и нервов, если бы подъехали к этому месту с другой стороны.
— Почему? — удивился Том.
— Потому что сейчас мы как раз находимся на другой стороне. — Натчез кивнул головой в сторону арки, за которой начиналось что-то вроде тоннеля, ведущего вниз. На другом конце этого тоннеля виднелась, уменьшенная, словно на нее смотрели в перевернутую подзорную трубу, машина, съезжавшая вниз по холму. Том устало привалился к стене здания.
Они стояли в тени одного из деревянных переходов и смотрели на обшарпанные темные стены дома на другой стороне площади. В воздухе плыли запахи канализации, несвежего пива, немытых тел, совмещенных санузлов, а также
— У вас есть какие-нибудь гениальные идеи? — спросил он Дэвида Натчеза.
— Мне не очень-то хочется стучаться в сотни дверей. Если он здесь, надо придумать что-то такое, что заставило бы его выйти.
— Да, он здесь. Он прячется где-то наверху, ненавидя каждую секунду своей жизни, которую вынужден провести в этом месте. — Том чувствовал, что это правда. Он заставил Натчеза привести себя сюда, повинуясь какому-то смутному предчувствию, но сейчас, оказавшись здесь, он точно знал, что это было единственное место на всем острове, куда пошел бы прятаться Гленденнинг Апшоу. Все рушилось вокруг него, а Глен всегда любил, чтобы женщины помогали ему разгребать результаты его неприятностей. У него не было друзей — только люди, которые были ему что-нибудь должны. Том подумал, что Кармен Бишоп, наверное, была в жизни его дедушки единственным человеком, способным его понять.
— Тогда надо выманить его отсюда.
— Правильно, — сказал Том. — Если мы просто встанем тут и начнем выкрикивать его имя, он никогда не покажется. Надо придумать что-то такое, на что должен откликнуться только мой дед, и никто другой, — что-то, что звучало бы бессмысленно для здешних обитателей, но заставило бы Глена Апшоу почувствовать себя так, словно его жалит одновременно тысяча пчел.
Натчез, нахмурившись, повернулся к Тому. Он не мог видеть в темноте, что молодой человек улыбнулся.
— Как две тысячи пчел, — добавил он.
— Ну и что же это может быть?
— Он приказал убить Леймона фон Хайлица, потому что считал, что мой отец — единственный человек, которому известно о существовании записок Джанин Тилман. А это означало, что мистер Тень наконец-то догадался, что с ней случилось на самом деле.
Том скорее почувствовал, чем увидел, что Натчез кивнул.
— Значит, надо убедить его, что об этих записках знает кто-то еще. Он может узнать мой голос, но не узнает ваш. Как вы смотрите на то, чтобы выйти на середину улицы и крикнуть: «Это продолжалось слишком долго».
— Что ж, попробую, — Натчез вышел из тени перехода и, сложив руки рупором и закричал:
— Это продолжалось слишком долго!
Он тут же вернулся на свое прежнее место. Радиоприемники продолжали работать, но все остальные голоса стихли.
— Меня услышали, — прошептал Натчез.
Том подсказал ему, что кричать дальше, и Натчез снова вышел на середину площади.
— Ты заплатишь за свой грех!
Кто-то поднял оконное стекло, но шум работающих радиоприемников по-прежнему оставался единственным звуком на улице. Слова, написанные когда-то Джанин Тилман, эхом отражались от стен и деревянной крыши. Том представил, как слова эти разносятся по всему «Раю Максвелла», будя детей, заставляя крыс замереть в своих норах, а пьяниц застыть, поднося бутылку к губам.