Голубка
Шрифт:
Господь так велик, что для него упавший воробей равен рухнувшей империи; не он ли внушил бедняжке, что я ее защитник, как ястреб ее враг?
Как бы там ни было, я поднял ее, дрожащую и слегка окровавленную, и спрятал на груди; она съежилась, закрыв глаза, с сильно бьющимся сердцем; затем, увидев, что ястреб уселся на верхушку тополя, я унес ее в свою келью.
В течение пяти или шести дней ястреб не улетал со своего наблюдательного поста, разве что на несколько минут, и я днем и ночью видел его на
Голубка, несомненно, угадывала его присутствие, потому что все это время, печальная и как бы безропотно покорившаяся, она даже не приближалась к окну.
Наконец, позавчера ястреб улетел, и инстинкт подсказал пленнице, что враг ее сдался; она почти сразу устремилась к прозрачному стеклу, и так резко, что едва его не разбила.
Теперь я был не защитником ее, а тюремщиком; комната моя теперь стала не убежищем, а тюрьмой. Целый день я старался помириться с голубкой, целый день удерживал ее, а она вырывалась. Вчера, наконец, я сжалился над ней: написав то письмо, которое Вы получили, со слезами на глазах я открыл окно, и она исчезла, как мне казалось, навсегда.
С тех пор я часто думал о ястребе, неподвижно высматривавшем голубку с самой высокой ветки, и в нем я нашел символ врага рода человеческого, которого мы не видим, хоть и слышим, как он ревет, и который беспрестанно кружит около нас, quaerens quem devoret («ища, кого поглотить»).
А теперь, если бы я не боялся того удовольствия, которое испытываю, видя эту голубку и получая Ваши письма, я попросил бы Вас: расскажите мне, сестра моя, как покинула Вас Ирида, — теперь, когда я поведал Вам о том, как она оказалась у меня.
Завтра первый луч солнца найдет мое окно открытым, и с этим первым лучом наша вестница улетит, неся Вам мой ответ.
А пока пусть крылатые младенцы, которые зовутся снами, почтительно склонятся к Вашему ложу и освежат Вам лоб взмахами своих крыльев!
IV
Как видите по дате на моем письме, я три дня не решалась Вам ответить, это оттого, что Ваше письмо не позволяло усомниться: я надеялась назвать Вас сестрой, а теперь должна или отказаться от переписки с Вами, или назвать Вас братом.
Вы боитесь, сказали Вы, что пола Вашей одежды зацепилась за косяк двери, ведущей в мир. Значит ли это, что Вы удалились от мира?
Вы говорили еще о том, что, падая с вершин земной славы, пролетели долгий путь. Стало быть, Вы занимали самую высокую ступень в обществе?
Вы потеряли почти что королевство, и Вы не вздрогнули от свиста топора, сносившего головы вокруг Вас, пишете Вы дальше. Значит, Вы жили среди высокородных людей, участвовали в борьбе между принцами?
Как
Но Вам незачем обманывать меня. Вы меня не знаете, Вам неизвестно, госпожа я или служанка, молода или стара, хороша собой или безобразна.
Впрочем, Вас не больше интересует, кто я, чем меня — кто Вы. Мы два чужих друг другу существа, обособленных друг от друга, незнакомых друг с другом, и никакая сила не сможет заставить нас соприкоснуться.
Но, помимо чувственного союза, существует близость мысли, вне осязания и телесного зрения существует родство душ, тайная вечеря, где вкушают из одной чаши слово Господне и пламенные лучи Духа Святого.
Вот и все, что я хочу получить от Вас, все, что Вы можете ожидать от меня.
Это решено. И если есть между нами духовная близость, родство душ, что ж плохого в глазах Господа, если дух и души наши будут сноситься через пространство, как лучи двух дружественных звезд, встретившихся в одиночестве небесного эфира?
Теперь я расскажу Вам о том, каким образом бедняжка Ирида покинула мою комнату.
Накануне того дня, когда Вы спасли ей жизнь, я молилась, стоя на коленях. Лампа стояла рядом с занавесями моей постели. Около полуночи я заснула за молитвой. Прошло, наверно, минут десять, и моя дверь, неплотно закрытая, распахнулась от ветра, занавеси заколыхались, накрыли лампу и загорелись. В миг огонь охватил всю мою маленькую комнатку и стало невыносимо жарко. Я проснулась почти задохнувшаяся. Бедная моя голубка билась среди дыма о потолок. Я подбежала к окну и открыла его. Как только оно отворилось, она устремилась на волю, и я слышала, как в темноте она натолкнулась на ветки так хорошо знакомых ей деревьев, среди которых она каждый день порхает.
Надеясь, что она вернется на рассвете, я оставила окно открытым, но день пришел и ушел, а ее все не было. Напуганная пожаром, она, наверно, летела, пока крылья несли ее. На следующий день, возвращаясь, она была настигнута ястребом, от которого искала защиты у Вас. Вы подобрали ее и оставили у себя, и я уже считала, что навсегда утратила ее, как вдруг услышала биение крыльев о стекло. Я отворила окно: это была беглянка, несущая с собой свое оправдание, но и без того заранее прощенная.
Вот история бедняжки Ириды. Все ли это, что Вам хотелось узнать? Вам больше не о чем спросить меня? В таком случае наша посыльная вернется без письма и без записки. Я буду знать, что это означает, и скажу Вам: «Прощайте, брат мой, да хранит Вас Господь!»
Ирида вернулась без письма и без записки. Бедная малютка выглядела очень грустной оттого, что лишилась звания вестницы; она приподнимала крыло, как будто спрашивала меня, что это означает.