Голубка

Дюма Александр

Еще говорили, что против армии герцога де Монморанси выступили две армии. Одна из них шла через Пон-Сент-Эспри под командованием маршала де Шомберга.

Кроме того, кардинал считал необходимым присутствие Людовика XIII вблизи театра военных действий. Уверяли, что король уже прибыл в Лион. В письме, полученном мной из Баланса, эта новость подтверждалась; кроме того, в нем сообщалось, что мой отец, барон де Лотрек, был при его величестве.

Это письмо было от моего отца, сообщавшего мне, что он и его давний друг, граф

де Понтис, решили еще более укрепить узы родства и дружбы, связывающие наши семьи, обвенчав меня с виконтом де Понтисом. Помните, я говорила Вам прежде об этом задуманном браке, и Вы тогда ответили мне: «Дайте мне еще три месяца. За это время могут произойти важные события, измениться многие судьбы. Подождите еще три месяца, и я буду просить Вашей руки у барона де Лотрека».

Таким образом, к моим испытаниям — знать, что Вы среди тех, кого мой отец называл мятежниками, — прибавился страх увидеть рождение взаимной ненависти между Вашим домом и домом моего отца. Отец был до того предан королю, что поклонялся не только ему, но и кардиналу. Он каждый день повторял то, что король произносил раз в неделю: «Кто не любит господина кардинала, тот не любит короля».

23 августа герцог де Монморанси был лишен всех прав состояния, его имущество было конфисковано, и Тулузскому парламенту был дан приказ начать против него судебный процесс.

На следующий день распространился слух, что та же участь ожидает и г-на де Риё, и Вас, хотя Вы сын короля.

Судите сами, как терзали мое сердце все эти слухи!

24 августа через Сен-Понс проехал тайный агент кардинала: по слухам, он должен был предложить мир герцогу де Монморанси.

Я уговорила тетушку предложить ему подкрепиться. Он принял приглашение и на минуту остановился в монастырской приемной. Я видела его и говорила с ним. Слухи подтвердились. У меня появилась надежда.

Эта надежда еще больше укрепилась, когда я узнала, что архиепископ Нарбонский, личный друг г-на де Монморанси, приезжал в Каркасон с той же целью — добиться, чтобы маршал-герцог сложил оружие. Предложения, которые он уполномочен был передать губернатору Лангедока, были вполне приемлемыми для чести г-на де Монморанси и даже выгодными для его состояния.

Вскоре распространился слух, что маршал-герцог на все предложения отвечал отказом.

Что же касается Вас, то Вы, конечно, понимаете: о Вас говорилось много, и это было для меня источником и радости и страха. Рассказывали, будто кардинал лично писал к Вам, но Вы ответили ему, что давно дали слово Месье и только Месье может вернуть Вам его.

Увы! Месье, трус и себялюбец, не вернул его Вам.

29 августа мы узнали, что войска г-на де Шомберга и г-на де Монморанси стоят друг против друга.

Старый маршал все же помнил о том, что г-н де Ришелье всего лишь министр и может потерять свой пост, что король только человек и может умереть. Тогда королем Франции станет наследный принц — Месье, против которого он

сейчас выступает. Шомберг сделал последнюю попытку мирно договориться с Месье и направил к нему г-на де Кавуа.

Все это было нам известно. Я жила только надеждой, которую черпала у Небес, и в тревоге ожидала окончательного ответа г-на де Монморанси.

Не знаю, что им двигало: высокомерие или отчаяние, но ответ этого несчастного Вам известен: «Сразимся, а после сражения начнем переговоры».

С тех пор исчезла всякая надежда на примирение, и, поскольку единственным Вашим спасением была бы победа герцога де Монморанси, я, забыв о дочернем долге и о долге подданной, молилась, простершись у алтаря, чтобы Бог воинств бросил благожелательный взгляд на героя Веллано и сына героя Иври.

С тех пор я ждала только одного известия: о начале битвы.

Увы! Первого сентября в пять часов вечера мы получили страшную, роковую, безнадежную весть.

Сражение было проиграно, маршал-герцог был взят в плен, а о Вас одни говорили, что Вы получили смертельное ранение, другие — что Вас нет в живых…

Я больше ни о чем не спрашивала, а послала за садовником, с которым договорилась заранее, велела ему достать двух лошадей и с наступлением темноты ждать меня у ворот сада.

Как только стемнело, я вышла. Мы сели на лошадей. Двигаясь вдоль цепи гор, мы пересекли два или три горных ручья, оставили слева деревушку Ла-Ливиньер и около восьми часов вечера остановились в Коне.

Моя лошадь поранила ногу и захромала: пришлось заменить ее свежей; пока ее седлали, я осведомилась о новостях.

Мне сказали, что г-н де Монморанси убит, так же как и г-н де Риё. О Вас известия все еще оставались неясными: или Вы смертельно ранены, или убиты.

Умирающему я хотела закрыть глаза, убитого — завернуть в саван.

Мы выехали из Кона в половине девятого вечера и напрямик, без дороги, направились в Монтольё (садовник был из Сессака и хорошо знал эти места).

Погода была совершенно такая же, как в ту ночь, когда мы расстались: по небу неслись большие черные тучи, в ветвях олив свистел грозовой ветер — горячий, душный, тяжелый. Время от времени ветер прекращался и с неба отвесно падали крупные капли дождя. За Кастельнодари гремел гром.

Не останавливаясь, мы проехали Монтольё. Перед этим городком нам встретились первые посты г-на де Шомберга.

Возобновив свои расспросы, я узнала, что бой завязался в одиннадцать часов утра и длился около часа. Убитых было не более ста человек.

Я пыталась узнать, не найдено ли Ваше тело. Один разведчик рассказывал, что видел, как Вы упали. Я попросила позвать его. Он действительно видел, как упал офицер, но не был уверен в том, что это были именно Вы. Я хотела взять его с собой, однако он был в карауле и не мог пойти.