Голубой горизонт

Смит Уилбур

Сэр Гай взял Верити за руку и в сопровождении факельщиков отвел к ее палатке. Мансур в смятении смотрел ей вслед: он не знал, приняла ли она его приглашение на свидание.

Позже, закутавшись в темный плащ, он ждал в храме Афродиты. Лунный свет через дыру в крыше падал на статую богини. Жемчужный мрамор словно светился внутренней жизнью. У Афродиты не было обеих рук: прошедшие века взяли свою дань, но фигура была изящна, а побитая голова продолжала блаженно улыбаться.

Мансур разместил своего верного боцмана с «Духа», по имени Истаф, на крыше

и приказал караулить. Истаф негромко свистнул. Мансур затаил дыхание, сердце его забилось сильнее. Он встал с упавшей каменной глыбы и перешел в центр храма, чтобы она сразу увидела его и не испугалась, когда он неожиданно появится из темноты. Он увидел тусклый свет лампы, которую она несла по узкому переулку, переступая через обломки возрастом в три тысячи лет.

У входа Верити остановилась и посмотрела на него, потом поставила лампу в нишу в стене и откинула капюшон. Волосы она заплела в одну толстую косу, переброшенную через плечо, и ее лицо в лунном свете было таким же бледным, как у богини. Он сбросил с плеч плащ и пошел ей навстречу. И увидел, что лицо у нее серьезное и отчужденное.

Когда он подошел на расстояние вытянутой руки, Верити остановила его.

– Если ты меня коснешься, я сразу уйду, – сказала она. – Ты слышал выговор отца. Я больше никогда не останусь с тобой наедине.

– Да, слышал. Я понимаю сложность твоего положения, – ответил он. – И благодарен тебе за то, что ты пришла.

– То, что произошло сегодня, неправильно.

– Это я виноват, – сказал он.

– Никто не виноват. Мы были близки к смерти. Выразить свое облегчение и благодарность друг другу в таких обстоятельствах естественно. Однако я наговорила глупостей. Ты должен забыть мои слова. Мы в последний раз так встречаемся.

– Я выполню твои желания.

– Спасибо, о великий.

Мансур перешел на английский.

– Нельзя ли по крайней мере считать меня другом и называть Мансуром, а не тем титулом, который тебе так неловко произносить?

Она улыбнулась и ответила на том же языке:

– Если это твое настоящее имя. Мне кажется, что в тебе гораздо больше того, что видно снаружи, Мансур.

– Я обещал объяснить это тебе, Верити.

– Да, обещал. Поэтому я и пришла. – И добавила, словно убеждая себя: – И ни по каким другим причинам.

Она отвернулась и села на камень, такой, чтобы поместилась она одна. Жестом показала на другой камень, достаточно далеко от нее.

– Садись и устройся поудобней. Мне кажется, твой рассказ займет немало времени.

Он сел лицом к ней. Она наклонилась вперед, упираясь локтем в колено и положив подбородок на ладонь.

– Я тебя слушаю.

Мансур рассмеялся и покачал головой.

– С чего же начать? Как заставить тебя мне поверить? – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Начну с самого неправдоподобного. Если сумею убедить тебя в этом, остальное лекарство принять будет не так трудно.

Она приглашающе наклонила голову, и он глубоко вздохнул:

– Моя английская фамилия Кортни, как и у тебя. Я твой двоюродный брат.

Верити

расхохоталась.

– Ты честно меня предупредил. Но проглотить такое лекарство мне трудно. – Она сделала вид, что встает. – Вижу, что это розыгрыш и ты принимаешь меня за дурочку.

– Подожди! – взмолился он. – Выслушай меня. – Она снова села. – Ты слышала имена Томаса и Дориана Кортни?

Улыбка исчезла с ее губ, Верити молча кивнула.

– Что ты слышала?

Она ненадолго задумалась – с встревоженным лицом.

– Том Кортни был ужасным негодяем. Он брат-близнец моего отца. Он убил еще другого брата, Уильяма, и вынужден был бежать из Англии. И сгинул где-то в африканской глуши. Его могила неизвестна, и его смерть никто не оплакал.

– Это все, что ты о нем знаешь?

– Нет, есть еще кое-что, – призналась Верити. – Он виновен и в более страшных преступлениях.

– Что может быть страшнее убийства родного брата?

Верити покачала головой.

– Подробностей я не знаю. Знаю только, что эти его поступки так ужасны, что его имя и память о нем навсегда стали черными. Не знаю пределов его злодеяний, но нам с детства запрещали упоминать его имя.

– Ты говоришь «нам». Кому еще?

– Моему старшему брату Кристоферу.

– Мне больно это говорить, но то, что ты сказала о Томе Кортни, чрезвычайно далеко от истины, – сказал Мансур. – Однако я погожу рассказывать дальше. Скажи, а что ты знаешь о Дориане Кортни?

Верити пожала плечами.

– Очень мало, потому что и знать нечего. Это младший брат моего отца. Точнее, он его сводный брат. При трагических обстоятельствах он еще ребенком, в возрасте десяти – двенадцати лет, попал в руки арабских пиратов. В этом похищении был повинен отъявленный негодяй Том Кортни. Он ничего не сделал, чтобы помешать похищению или спасти брата. Дориан умер от лихорадки, заброшенный и одинокий, в логове пиратов.

– Откуда ты знаешь?

– Мне рассказал отец, и я своими глазами видела могилу Дориана на старом кладбище острова Ламу. Я положила на нее цветы и помолилась за несчастную маленькую душу. Меня утешили слова Христа: «Страдающие малые дети придут ко мне». Я знаю, что сейчас он с Иисусом.

В лунном свете Мансур увидел на ее ресницах дрожащую слезу.

– Не плачь о маленьком Дориане, – тихо сказал он. – Ты сегодня в его обществе охотилась с соколом, а вечером ужинала за его столом.

Она вздрогнула так сильно, что слеза сорвалась с ресниц и упала ей на щеку. Верити уставилась на Мансура.

– Не понимаю.

– Дориан – это калиф.

– Если это правда – хотя этого не может быть, – мы с тобой брат и сестра.

– Браво, сестренка! Ты пришла к тому, с чего мы начали разговор.

Она покачала головой.

– Не может быть… Но в тебе есть что-то такое… – Она помолчала и начала снова: – С самой первой нашей встречи я что-то почувствовала, какое-то родство, какую-то связь, которую не могла себе объяснить. – Она выглядела смятенной. – Если это шутка, то очень жестокая.