Голубой огонь
Шрифт:
Теперь он был бесстрастен и почти груб. Она понимала, что это в результате ее дурацкой слезливости.
— Когда ты возвращаешься в Кейптаун? — спросила она ослабевшим голосом.
— Пока я еще не решил, — сказал он. — Выполнение задания, возможно, займет больше времени, чем я предполагал. А если честно — я поеду домой, как только ты будешь готова поехать со мной.
Он не ожидал ответа на свои слова и, слегка поцеловав ее в щеку, вышел, прежде чем она сумела что-либо ответить ему. Она стояла, застыв на пороге, и слушала звук его шагов, когда он легко сбегал по лестнице. Еще не добежав до выхода,
На столе лежала книга Джона Корниша. Она взяла ее, так же, как и Дэрк, повернула и стала рассматривать портрет на обложке. Это была обычная фотография и, с ее профессиональной точки зрения, не очень хорошая. На ней было задумчивое лицо человека около сорока лет, с сильными скулами и глубоко посаженными глазами. Тяжелые брови, рот прямой, неулыбчивый, жестко очерченный, но чувственный. Такое лицо заслуживало профессионального фотографирования, однако снимок был сделан наспех.
Какую роль сыграл этот человек в жизни ее отца? Она знала о нем только как об известном писателе, пишущем об Африке. Сегодня Америка относится к нему как к американцу. Она резко отложила книгу в сторону. Ей не хотелось читать Джона Корниша после того, что Дэрк рассказал о нем.
Она сняла с полки резного импала и присела на диван, сжимая фигурку в руках, словно для комфорта. Она прекрасно знала, что именно она хочет отсрочить, отвратить. Несмотря на страх, корни которого находились в полузабытом детстве, пыл ее сопротивления постепенно ослабевал. Возможно ли, что она в конце концов перестанет сопротивляться и возвратится в Южную Африку с Дэрком Гогенфильдом?
Она упрямо потрясла головой, отгоняя эту мысль. Нет, конечно, она никогда не вернется. Нет, если это будет означать встречу с Никласом Ван Пелтом, который был ее отцом.
Мелодия, которую насвистывал Дэрк, все еще не покидала ее, снова и снова возвращаясь к ней. Слова пришли неожиданно, сами собой:
буду думать о моей милой, когда сядет солнце…
О наступивших после днях Сюзанна впоследствии будет вспоминать как о днях розового алмаза.
ГЛАВА II
Вначале она пыталась сопротивляться самоуверенной настойчивости Дэрка. Но она не могла отказаться от встреч с ним, не хотела, и при каждой новой встрече ее оборона все ослабевала, Он вел себя так, будто все время было в его распоряжении и он мог позволить себе ждать. Последние августовские дни в Чикаго были жаркими, и вечерами, когда она была свободна от работы в газете, они могли вместе бродить вниз по Мичиган-авеню или искать пути к берегу озера через Грант-парк, Во время таких прогулок он часто говорил о Южной Африке, о Кейптауне, и давно забытая ностальгия начинала шевелиться в ней. А вместе с ней, несмотря на внутреннее сопротивление, приходили нежность и тоска, предупреждающие ее, что с ней что-то происходит.
Она влюблялась раньше, два или три раза, и весьма глупо. Казалось, в
Именно в это время газетные заголовки начали кричать о новой волне насилия в Южной Африке. Трагедия случилась в одном из грязных предместий Дурбана. Сюзанна показала Дэрку газету как новый аргумент против возвращения в Кейптаун.
— Я не думаю, что сейчас стоит жить в Южной Африке, — сказала она. — Там случается столько страшных вещей,
— Это в Кото Маноре, где постоянно что-нибудь случается, — сказал Дэрк, — Это в тысяче миль от Кейптауна,
— Но случаи были и в Кейптауне, — напомнила она. — Ты не можешь игнорировать Ланга,
— Никто и не игнорирует. Послушай, Сюзанна, ты ведь говоришь о Южной Африке, а здешняя пресса никогда не благоволила к нам. Жить там, на месте, — совсем не то, что читать подзаголовки. Ты увидишь, что дела в Кейптауне идут по-прежнему, цветные на нашей стороне, и волнений очень немного. Это взрывоопасная и сложная проблема. Не пытайся решить ее здесь, сидя в Чикаго.
Конечно, он был прав, и она больше не возражала. Пришел, однако, день, когда Дэрк перестал притворяться, что время не поджимает его.
— Сюзанна, Сюзанна, мы должны торопиться, — сказал он,
— Если мы будем ждать слишком долго, мы пропустим весну в Кейптауне. Сентябрь и октябрь — самые красивые месяцы в Южной Африке, мы не должны их упустить.
Однажды вечером, когда она снова угощала его ужином в своей квартире, он заговорил с ней более резко, чем раньше.
— Я должен вернуться в Кейптаун, — сказал он. — Я нужен твоему отцу и, кроме того, должен подумать о своей работе. Сегодня днем я купил билет на самолет. Я вылетаю в Нью-Йорк в конце недели.
Мрак отчаяния овладел ею, и она вспомнила другой отъезд — отъезд Сюзанны Ван Пелт, покидающей Южную Африку. Но тогда она была ребенком, не способным предотвратить то, что совершалось. Сейчас все намного хуже — быть взрослой и такой же беспомощной. Однако, как взрослая, она должна была как-то спрятать свои чувства. Огромным усилием воли она поддерживала твердость в голосе, когда отвечала ему.
— Мне жаль, — сказала она, испытывая гордость, что за внешней легкостью ей удалось спрятать столько горя. — Но, конечно, ты должен ехать. Нет никакого смысла дальше терять здесь время.
Он беспокойно сделал круг по комнате и подошел к ней с неожиданным блеском в глазах, полный жизненной энергии, до сих пор до конца не раскрытой. Он возвышался над ней, как и в то первое свое посещение, и владел ее вниманием с той же самой силой.
— Поверь мне, Сюзанна, я не хотел, чтобы так случилось, — сказал он, — Это сильно усложнит, мою жизнь. Я не уверен, что не буду жалеть. Но думаю, что понял неотвратимость этого в тот первый день, когда стоял на путях и увидел, как ты упала на рельсы с камерой, почти такой же по размерам, как ты сама.