Голубятня на желтой поляне (сборник)
Шрифт:
Он совсем небольшой, наш городок. Ну и что? Я за это его и люблю. Нисколечко не хотел бы жить в столицах или в Поясе городов. Это тётушка Вика постоянно стонет: «Ах, как там чудесно! Ах, гостиные со встроенными стереовизорами! Ах, кухни с окном линии заказов! Ах, монорельсовое сообщение…»
Зато ни у кого там нет камина с настоящим огнём. И таких откосов над рекой там нет, и пустырей, где можно играть, как в диких джунглях, и разводить костры. И нет в этих громадных городах никаких загадок и тайн, только причёсанные парки да стеклянные домища. А у нас один монастырь чего стоит! Сейчас там музей. а раньше, говорят, жили монахи. Специальные такие
Мы лазили по дальним закоулкам монастыря и видели остатки этих засыпанных ходов. А в прошлом году мальчишки из нашего класса откопали у стены старинную пушку с непонятными буквами и узорами на стволе.
Вот так… А монорельсовая дорога нам тоже ни к чему. Город можно от края до края пробежать за пол-часа. Вот он, почти весь виден отсюда. Со старинными колокольнями, со сверкающими зеркалами энергокомплекса, с разноцветными крышами, с зелёными тучами садов. С белыми куполами обсерватории, где когда-то работал мой дедушка. Высокие дома Западного микрорайона сверкают на солнце, как ледяной барьер Антарктиды. Между прочим, дома эти ничуть не хуже, чем в Поясе…
А большая река — то серебряная, то тёмно-синяя — плавно огибает холмы, на которых лежит город. Говорят, миллионы лет назад холмы были настоящими горами, но потом осели, состарились. Может, из-за этого нашему городку и дали такое имя — Старогорск. Раньше он назывался ещё понятнее — Старые Горы. У станции и сейчас такое название.
Вот она, станция, близко. Двухэтажный жёлтый домик, башенка с часами, красно-синий поезд у перрона. А дальше пустые запасные пути, и на самом дальнем — наш с Юркой вагон…
Ой, а ведь Юрка-то ждёт!
Я кинулся вниз по склону — опять сквозь стреляющие «бабкины бусы». И тут вдруг: «Пи-и-и, пи-и-и, пик!» Два длинных сигнала и короткий! Это из репродуктора на станционной башне.
Что? Ровно девять?
Я ошарашенно глянул на часики. Там — 08.57.
Вот какая же я балда! За неделю не собрался положить часы на солнце, подзарядить. Конечно, теперь отстают…
Юрка презрительно дрогнет щекой и скажет: «Ну что, Копейкин, не можешь без этого…»
— Эй, Копейкин! Ну-ка подойди!
Я завертел головой: откуда этот жестяной голос?
Позади, на голой макушке холма — решетчатая вышка ретранслятора. Слева уходят вниз окраинные заросли городского парка. Справа — заросший могучим репейником пустырь. На нём заброшенные сарайчики. Такие приземистые, что над репейником видны только прогнившие крыши.
— Копейкин! Тебе говорю!
На ближнем сарайчике лежал Ерёма. Он распахнул на животе мятые железные створки, выдвинул из себя и раскинул веером блестящие элементы солнечной батареи. Заряжался. А квадратную башку повернул ко мне и смотрел зелёными, как у кошки, глазами.
— Чего? — боязливо спросил я.
— Ну, подойди. Разговор есть…
Ерёма был беглый и беспризорный. Лет пять назад он удрал с городской выставки юных техников.
Говорят, его сделали в каком-то кружке электроники из всяких отходов. Запихали в голову несколько старых калькуляторов, а промежутки между ними забили микроячейками памяти от списанной диспетчерской машины «Кристалл-М». Сбежал Ерёма не сразу.
Уборщица пожаловалась директору выставки. Тот пригрозил Ерёме, что в наказание отключит его от сети. Ерёма сказал, что больше не будет. А ночью он вмонтировал в себя аккумуляторы и солнечные элементы, выпилил дверной замок и ушёл. И начал вольную жизнь.
В Старогорске Ерёма сразу прославился как хулиган. Он ходил с самодельной жестяной гитарой и хрипло пел пиратские песни из фильма «Галеон идёт из Картахены». За Ерёмой толпой ходили ребята. По их просьбе он танцевал и пускал из ушей маленькие молнии. Но это не самое главное. Сторожа в парке заметили, что по ночам Ерёма разбивает гипсовые статуи. Всяких там физкультурников, купальщиц и стариков с золотыми рыбками. Тут уж Ерёмой занялась милиция. Хотели его размонтировать. Ерёма не дался. Сказал, что не имеют права: он живое мыслящее существо. Ему объяснили, что мыслящие существа так себя не ведут. Ерёма опять пообещал, что больше не будет.
После этого он исчез на год или два. Одни говорили, что он уехал в Нейск и работает экскурсоводом в Техническом музее. Другие, что он тайно живёт в подвале городской библиотеки и по ночам глотает книжную премудрость.
Когда Ерёма снова появился на улицах Старогорска, он вёл себя не так нахально. Но родители и бабушки всё равно запрещали ребятам с ним водиться. Мальчишек, если они грубили и не слушались, называли «ерёмами».
Ерёма не бездельничал. Зимой вместе с дворниками (живыми и автоматическими) он убирал с улиц снег, а летом сидел у входа в парк и чистил всем желающим обувь. Дворникам он помогал бесплатно, а за чистку башмаков требовал мелкие деньги. На эти деньги он покупал всякие радиодетали. Для своих внутренностей. А ещё он покупал табак.
Да, представьте себе, Ерёма курил! Он объяснял, что этим способом прогревает себе нюхательный аппарат. Иначе говоря, блок обоняния.
Мальчишкам, которые с ним знакомились несмотря на запреты, Ерёма дарил механических мышей (чтобы дразнить кошек) и электронные пищалки. Отливал из олова маленьких рыцарей и пистолетики. Но к себе домой Ерёма никого не приглашал. Говорили, что живёт он за городом, на большой железной свалке.
Я с Ерёмой не был знаком. Наверно, потому, что я не очень решительный. Другие подбегут: «Ерёма, привет! Ерёма, как дела? Ерёма, сделай мыша!» А я только издалека поглядывал.
Но Ерёма-то, оказывается, меня знал!
Я неуверенно подошёл. Ерёма втянул в брюхо солнечную батарею, захлопнул дверцы и запер их на проволочный крючок. Потом сел. Свесил с крыши ноги. Ноги были из железных толстых трубок, с резиновыми гармошками на коленях. На одной ноге старый валенок, на другой большущая футбольная бутса. Руки — тоже из трубок с гармошками на сгибах, а ладони и пальцы — из чёрной пластмассы. Туловище похоже на шкаф из некрашеной жести, а голова — угловатая, как почтовый ящик. Рот широченный, губы из пористой резины. Раздвигал их Ерёма, только чтобы сунуть мундштук, а говорил он через динамик на груди.