Голубые цветочки
Шрифт:
— Никогда! — вскричал герцог д’Ож. — Я уже растолковал ему, что ноги моей больше не будет в этой распроклятой африканской дыре. Один крестовый поход — еще куда ни шло, но два — это уж слишком!
— Стало быть, мессир, — вопросил геройльд, — вам никак не угодно вырвать Гроб Господен из грязных лап неверных?
— Да в гробу я его видал, этот Гроб, Чайльд-герольд ты мой несчастный! [35] Мы ведь опять вернемся оттуда без гроба, если не гробанемся прямо там. Даже наш Святой Отец и тот больше не верит в успех сего предприятия. Вот уже двести лет, как мы тужимся, чтобы отвоевать
35
Отсылка к поэме Д.Г. Байрона (1788–1824) «Паломничество Чайльд Гарольда».
В ужасе, гор'e возведя очи, геройльд закрестился что есть мочи.
— Кстати, каким же это манером, — продолжал герцог д’Ож, — мы вырвем из рук неверных этот самый Гроб, отправясь в Тунис? Ха! Тунис! Почему бы уж тогда нашему святому королю не наведаться к гундусам или к кидайцам? Почему не снаряжает он корабли на море-океан, к Тюленьим островам, — может, он и там откроет какую ни на есть неведомую землю, заселенную неверными, чтобы и их выпотормошить под тем же предлогом?
— Воздержитесь, мессир, воздержитесь! — шепнул аббат Биротон.
В ужасе, гор'e возведя очи, геройльд крестился что есть мочи.
— Нет, нет и нет! — заключил герцог д’Ож. — Моя не идти крестовый поход. Моя готова прочесть всю эту чертову уйму патеравеконфицеоров, отстоять все эти пеплоусыпательные мессы, расстаться с моими прекрасными турскими экю чистейшего, без примеси, золота, но тащиться к черту на кулички, за тридевять земель, в сторону Сирта, — нет, нет и нет! Таков мой ответ. А засим позволю себе заметить, что святой король запретил нам, знатным сеньорам, имеющим привилегию чеканить свою монету, хождение оной монеты, экю и солей, за пределами наших владений, — тем не менее он почему-то изъявляет желание увидеть цвет нашего золота. А в заключение, геройльд, я призываю тебя очистить наши владения от твоего мерзкого присутствия, а также от не менее мерзкого присутствия твоих приспешников. Я сказал.
— Я здесь не задержусь, мессир, но мне невозможно отбыть, не взыскав сперва маленький задаточек в счет наложенного на вас денежного взыскания, а задаточек сей исчисляется… так-с, сейчас прикинем… семью тысячами двумястами турских экю чистейшего, без примеси, золота плюс двенадцать паризийских солей на расходы по регистрации означенной суммы плюс четыре лиара на марку.
— А разве мне не положена скидка как ветерану седьмого крестового? — спросил герцог с бледной улыбкой, той самой бледной улыбкой, к которой всегда прибегал в том случае, когда кто-нибудь зарился на его экю.
Но геройльд ответил непреклонно:
— Нет. Счет верен.
И добавил:
— Он может только возрасти, но уменьшиться — никогда.
Герцог д’Ож смолк и сделал вид, будто размышляет.
Капеллан догадался, что герцог подумывает об открытом мятеже. Геройльд догадался о том же. Герцог догадался, что эти двое догадались. Капеллан догадался, что герцог догадался, что он догадался, но никак не мог догадаться, догадался ли и геройльд, что герцог догадался, что он догадался. Геройльд же, со своей стороны, никак не мог догадаться, догадался ли капеллан, что герцог догадался, что он догадался, но он догадывался, что сам герцог догадался, что он догадался.
Эта напряженная ситуация располагала к молчанию, что и позволило каждому из них расслышать, как Белюзина и Пигранелла распевают
— Черт подери! — взревел наконец герцог, — решение мое принято: не видать святому королю, как своих ушей, моих турских экю чистейшего, без примеси, золота, не буду я отстаивать пеплоусыпательные мессы, не желаю читать уйму патеравеконфицеоров и уж вовсе не подумаю пускаться в крестопохождения. Вон отсюда, подлый ОМОНОвец! Прочь — и ты, и тебе подобные — от стен моего замка, иначе я вас попотчую кипящим маслом и расплавленным свинцом, — это превосходное угощение для Особых Монархических Отрядов, которым скорее пристало идти в крестовый поход, нежели докучать доблестным и знатным сеньорам вроде меня. Если эти Капеты и дальше будут так с нами обращаться, то очень скоро всех аристократов отправят на фонарь. Ты слышал меня, геройльд? Я сказал: прочь из замка и моих владений, а если ты не поторопишься, я тебе сам брюхо зубами выем, вот так-то!
От ужаса, гор'e возведя очи, геройльд вновь закрестился что есть мочи и поспешно сделал необходимое количество шагов вспять, дабы исчезнуть из поля зрения герцога. Подъемный мост опустился, дал геройльду пройти и торопливо поднялся вновь.
— Кипятите масло! — взревел герцог. — Плавьте свинец, и пусть все бурлит и клокочет, живо!
— Не слишком ли вы горячитесь, — робко увещевал его капеллан. — В конце концов, не так уж это страшно — молитвы, мессы…
— Да, но он еще посягает на мое золото, этот Капетишка!
— Ах, подумайте сами, мессир, нельзя же вымещать свое убийственное настроение на добропорядочных биржуа и несчастных вилланах, не платя хоть маленького возмещения их вдовам и сиротам.
— Маленькое возмещение — да пожалуйста, ради Бога! Пускай приходят за ним сюда, ко мне. Но зачем им получать его через короля, который попутно загребет часть себе?
— О, вы клевещете на вашего сюзерена, мессир.
— Да нет, дело не в нем. Бедняга… он парень неплохой. Но его судейские и казначеи как пить дать прикарманят мои полновесные, блестящие, новенькие турские экю чистейшего, без примеси, золота. Так что нечего мне тут зубы заговаривать! Эй, вы там, а ну, живо подрумянивайте свинец и готовьте масляный соус погорячее!
И герцог довольно потер руки, а Особые Монархические Отряды тем временем, удалившись на благоразумное расстояние от замка, начали помаленьку прибирать к рукам съестные припасы, предназначенные для герцога, его чад, домочадцев и скота.
Когда аббат Биротон обратил внимание герцога на эти коварные действия неприятеля, тот лишь хлопнул себя по ляжкам и весело рассмеялся.
— Я давно уже принял меры предосторожности. Мои запасы позволят нам продержаться все то время, что наш христианнейший король будет пропадать в своем крестовом походе плюс дорога туда и обратно, если, конечно, найдется кому возвращаться.
— Боже, храни короля! — сказал машинально аббат.
— Ну а коли припрет, будем есть человечину. Вареную, конечно, — говорят, и в ней есть своя прелесть. А ежели нам захочется свеженьких овощей или фруктов, мы сделаем вылазку и поколошматим этих подлых ОМОНОвцев. Мне заранее приятно думать о том, как прекрасно их трупики удобрят мои грядки с редисом, до которого я большой охотник. А теперь, аббат, ты ответишь на третий из моих вопросов, а именно: что ты думаешь о всеобщей истории в общем и об общей истории в частности. Момент, как мне кажется, сейчас самый подходящий. Итак, я слушаю.