Голубые цветочки
Шрифт:
— Хотите, я их замажу? — предлагает Йолант.
— Ты испачкаешь свой совсем новый костюм, — говорит Бертранда.
— Спасибо, — говорит Сидролен, — сам справлюсь.
Лали пошла принести чего-нибудь — промочить горло дамам и господам.
Бертранда говорит Сидролену:
— Ты должен купить ей телевизор. Ей же скучно будет сидеть тут с тобой. Особенно по вечерам.
— Откуда ты знаешь? — говорит Люсет Бертранде.
— Не дури! — говорит Сигизмунда Люсету.
— Он не так уж не
— Оставьте вы папу в покое, — говорит Бертранда всем троим, а потом обращается к Сидролену: «Послушай меня, купи ей телевизор!»
Лали возвращается с напитками, потом тактично исчезает.
Бертранда одобрительно замечает:
— А она ничего, эта малышка.
— В ней есть класс, — говорит Люсет.
— Вот балда, — говорит Йолант, — можно подумать, ты в этом что-нибудь смыслишь.
— Подфартило тебе! — говорит Сигизмунда Сидролену.
— Ну, теперь, когда мы убедились, что все в порядке, — говорит Бертранда, — можно и домой.
Они сидят еще немножко, допивая напитки. Потом возвращаются к разговору о телевизоре. Бертранда настаивает:
— Купи ей телик. Заодно и сам развлечешься.
— Да и просвещает, — говорит Йолант.
Они так увлеклись разговором о телевидении, что уходят не очень скоро.
На следующий день объявляется Ламелия.
— Бертранда сказала мне, что ты болел. Но я гляжу, ты уже пошел на поправку. Кто ж за тобой ухаживал?
Легким кивком Сидролен указывает на Лали, которая драит палубу.
— А она ничего, эта малышка. Тебе подфартило.
Сидролен изображает на лице нечто вроде: да, мол, похоже на то.
Затем он произносит два слова, в вопросительной форме:
— А ты?
— Ты хочешь знать, как мои дела — с замужеством и прочее?
— Да.
— С Бубу?
— С кем?
— С моим мужем. Ему дали отпуск на неделю. Мы съездили в свадебное путешествие.
— Куда?
— В Перигор. Не из-за трюфелей, а по более глубоким причинам: чтобы повидать всякие доисторические дыры. Мы их все осмотрели: Ласко, Руфиньяк, Эйзи, Фон-де-Гом и другие. Здорово они все-таки рисовали — эти палеолитики. Их лошади, их мамонты, ну, в общем… ясно, да? (жест).
— Фальшивые.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Все фальшивые.
— Ну, если бы они были настоящие фальшивые, это бы стало известно.
— Мне известно.
— Откуда ты это знаешь?
— Знаю.
— Во сне, что ли, видел?
— Все это намалевал один тип в восемнадцатом веке.
— С чего вдруг он стал бы все это малевать?
— Чтобы утереть нос кюре.
— Ты шутишь, папа. Или грезишь. Лучше купил бы себе телевизор, это очень просвещает.
— Знаю.
— Ну, теперь, когда я убедилась, что все в порядке, можно и домой.
Поднявшись
Сидролен ложится в свой шезлонг. Он глядит на Лали, взбирающуюся на откос.
Он закрывает глаза.
И вот он скачет на коне бок о бок со своим превосходнейшим другом графом Альтавива-и-Альтамира. За ними следует Прикармань. Алчные роялисты-контрабандисты за бешеные деньги перевели их через границу.
— Вы правильно поступили, приняв решение эмигрировать, Жоакен, — говорит граф на том изысканном французском, на котором всякий интеллигентный европеец изъяснялся в те времена. — Вспомните только ночь на четвертое августа, когда французские аристократы наделали, осмелюсь сказать, таких кромешных глупостей.
— Не стану с вами спорить, — отвечает герцог.
— Ну, а как вы собираетесь проводить время в Испании, Жоакен, пока не окончатся все эти беспорядки? В нашей стране нравы суровые, и кроме коррид вам тут вряд ли сыщется какое-нибудь развлечение, Жоакен.
— Займусь живописью.
— О, это и в самом деле приятная забава. Мне никогда не приходило в голову заняться живописью. А как пришла эта мысль к вам?
— Во сне.
— Я не ослышался: во сне?
— Да, вы не ослышались: во сне. И в этом сне Фелица, младшая из моих дочерей — та, слабоумная, — как будто вернулась из Рима и рассказала мне, что видела там Сикстинскую капеллу; и тогда я сказал себе: да ведь я тоже художник!
— Что же вы пишете, Жоакен? Натюрморты? Цветы? Баталии?
— Пещеры.
— То есть искушение Святого Антония?
— Нет! Я пишу на стенах пещер.
— Но, Жоакен, кто же тогда увидит ваши труды?
— Преисторики.
— Это французское слово мне незнакомо. Что оно означает?
— Я объясню вам позже. Скажите, нет ли у вас подходящего местечка в том же роде, где я мог бы поупражняться в живописи?
— Именно что есть — и как раз в моих владениях, — ответил граф Альтавива-и-Альтамира.
XVII
Выздоровев, Сидролен вновь занялся окрасочными работами.
Положив последний мазок, он отступил на пару шагов для лучшего обзора результатов своего труда. От этого обзора он получил некоторое удовлетворение; вот тут-то он и услыхал, как его окликают. Он обернулся. У тротуара стоял уаттомобиль с прицепом, чуть позади и сбоку виднелся другой уаттомобиль, буксирующий за собой закрытый фургон. Судя по номерным знакам, весь караван явился из провинции. Водитель первого уаттомобиля высунулся из него с вопросом: