Голубые дороги
Шрифт:
Кравченко ринулся к другу, но было поздно: с перевернутыми вверх колесами машина падала. Губенко прыгнул. Едва раскрылся парашют, три вражеских самолета открыли по нему огонь.
С ревом, словно предостерегая врагов, самолет Кравченко бросился в атаку. Между тем Антон, подтянув стропы, камнем падал на землю. Кравченко кружил над ним, стрелял из пулеметов, не подпуская врага. Когда капитан оказался на земле, самолет Кравченко взвился в небо…
Японское командование в день рождения императора (29 апреля 1938 г.) решило произвести массированный налет на аэродром Ханькоу — базу китайской авиации. Было направлено 33 бомбардировщика под прикрытием 21 истребителя. Японских бомбардировщиков встретили 60
Операция, которая должна была быть подарком императору, превратилась в панихиду. Японцы решили взять реванш. 31 мая 1938 года они произвели налет на Ханькоу в составе 18 бомбардировщиков под прикрытием уже 36 истребителей. Но и здесь их постигла неудача, они потеряли 15 самолетов.
В этом бою Антон Губенко совершил таран — первый после знаменитого тарана Нестерова в истории воздушных сражений.
После боя Антон рассказывал:
— Я уже успел израсходовать весь боекомплект, пулеметы не стучали. А тут подвернулся какой-то из их шайки, отставший от своей группы. Вдруг мелькнула мысль: принудить его к посадке. Хотелось, чтобы наши авиационные конструкторы могли по косточкам изучить весьма неплохой японский истребитель.
Японец заметил мое приближение в самый последний момент. Зто позволило мне пристроиться к нему вплотную, как на параде. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Его глаза впились в меня. Я ему показываю рукой, чтобы разворачивался на нашу территорию. В ответ на приглашение японец показал кулак и метнулся от меня в сторону переворотом через крыло. Такой резкий маневр следовало ожидать, но скорость японского самолета немного меньше, чем у нашего, тем более на пикирования.
Сделав еще несколько бесполезных «вензелей», японец вывел машину в горизонтальный полет. Я снова повторил свое требование. Черные усики дрогнули в злой усмешке. Самурай догадался, что у меня нет патронов, и спокойно продолжал уходить восвояси. Вот тут пришлось подумать, что делать дальше. Отпустить его с миром? Нет, это слишком рискованно: японец тоже оказался не лыком шитый, он ждал, когда я развернусь обратно на свою территорию, чтобы пустить мне в спину несколько пулеметных очередей. И я решил осторожно тронуть его крыло своим винтом. В этот момент все мои нервы сжались в комок. Нужно было сделать короткий рывок вперед, и так, чтобы японец не успел глазом моргнуть. Удар пришелся по элерону правого крыла. Потеряв управление, вражеская машина завинтила к земле. А я чуть погнул лопасть винта.
Таран Антона Губенко вызвал многочисленные разговоры. Жена Чан Кай–ши, ставшая фактической правительницей в авиационном комитете, тотчас прибыла на аэродром и поздравила капитана с награждением орденом. Вечером на банкете в честь победы она вручила всем советским летчикам, принимавшим участие в операции, китайские ордена. Антон Губенко был удостоен высшей почести — сидеть рядом с Сун Мей–лин. Она оказывала ему всяческие знаки внимания.
На следующий день китайское командование выразило неудовлетворение авиационной эскадрилье американских ВВС, приглашенных для участия в борьбе с японскими захватчиками, ежедневно демонстрирующей виртуозный пилотаж над аэродромом, но ни разу не вступившей в бой. Ее командир американский ас Винсент Шмидт, собрав своих пилотов, укатил в Гонконг на многодневный отдых «после боевых действий».
О таране Губенко узнали в Японии. Император потребовал полное досье на русского «камикадзе».
Камикадзе — японские летчики–смертники, подготовленные для выполнения лишь одного боевого задания, люди, одурманенные божественной силой своего императора, не совершили ни одного воздушного тарана!
Антон проснулся
— Доброе утро, товарищ боец, — весело говорит Губенко.
— Здрасте, — нехотя отвечает красноармеец.
— Что же вы так рано? Или пост тут выставили?
— Нет. Приказали телефон поставить. Жду, когда проснется полковник Губенко.
Антон от неожиданности замирает.
Потом сует руки в карманы пижамы.
— Как полковник?!
Боец с удивлением глядит на него.
— Что вы, полковника не знаете? Из семнадцатой квартиры. Вот жду, когда можно ставить аппарат.
— Не жди, — улыбается Антон. — Он проснулся. Иди ставь.
— Есть!
Боец, подхватив сумку, идет в подъезд. Антон глядит ему вслед.
«Полковник!» Он никогда не терялся в боевой обстановке, всегда находил нужный тактический прием, а тут! «Полковник»… Вдруг вспоминает, что жена еще спит, бросается за красноармейцем…
Звонит телефон. Первые телефонные звонки всегда радостны. Они не раздражают. Аня берет трубку.
— Тебя, Антон.
— Меня? — почему-то переспросил Антон и, сдерживая волнение, ответил: — Капитан Губенко слушает.
— Здравствуй, Антон. — Голос был очень знакомым. — Поздравляю, полковник Губенко. — Голос «плавал», человек говорил из большого помещения. — Быстро одевайся. Через несколько минут машина будет у тебя. Забирай семейство — и ко мне.
— Анатолий Константинович? Здравия желаю! — радостно закричал Губенко, узнав наконец Серова. — Спасибо за поздравление. Мне трудно поверить. Увидимся, все расскажу.
Как упоминалось, они познакомились на Дальнем Востоке, на совещании летного состава округа. Там лейтенант Серов выступил со своей теорией о роли истребительной авиации.
— Я утверждаю, — говорил он, — что истребители, как и бомбардировщики, могут наносить бомбовые удары, атаковывать наземные войска и объекты. И отводить им роль только вспомогательную, как сопровождение и прикрытие, — глубоко ошибочно. На стороне истребителя скорость и маневренность, поэтому его боевые возможности безграничны.
Анатолий Серов ровесник Антона, но он был уже командиром звена, новатором, широко известным в округе летчиком. Встреча была знаменательной для каждого. С той встречи началась их дружба.
Теперь Серов стал Героем Советского Союза и получил звание комбрига, а Губенко стал полковником.
В квартире Серова гости. Как всегда, много летчиков, артистов и писателей.
— Анюта! — радостно воскликнул Серов, приветствуя семью Губенко. — Везет же Антону. Все хохлы везучи. И Кравченко тоже… Кирюха, это тебе, — сказал он девочке, подавая плюшевого медведя.
Серов мог балагурить и тут же говорить весьма важные и деловые вещи. С шутками и смехом он увлек Антона в небольшую комнату, усадил в кресло рядом с книжными полками.