Голубые капитаны
Шрифт:
— Пожалуй, не поверят.
— Ну и черт с ними! — Василий махнул рукой и уже скупо, с достоинством улыбнулся.
Это была улыбка снова нашедшего себя, поверившего в свои силы человека, в котором воскресли радужные мечты и любовь к опасной, трудной работе.
«Вася Туманов удивился, когда я напомнил, что по социальному положению он рабочий. А правильно ли в Аэрофлоте заполняют эту графу? Создают ли пилоты материальные ценности, как это делают рабочие заводов и фабрик?
Рабочий часового завода, например, из деталей, сделанных кузнецом-штамповщиком,
Как создать запас, избыток времени — вечная проблема для человечества. В решение этой задачи внесла свою лепту авиация. Она стала покорять расстояния, а значит, и время.
Пилоты внесли в жизнь новый качественный термин — «перелет».
Крылья санитарной авиации выигрывают минуты, секунды у смерти, и сохраняется жизнь человека для многих лет плодотворного труда. Приборы, установленные на вертолетах, сквозь чащобу тайги высматривают алмазные залежи, под болотами Самотлора видят нефть — люди берут эти ценности, и промышленность делает скачок во времени. Время материализуется в гигантских электростанциях, оросительных каналах, космических кораблях и межпланетных станциях. На его избытке расцветают литература и искусство, повышается культура народа.
Так Вася рабочий или нет? Рабочий. Он создает для людей бесценную частицу материальной ценности — Время, а вернее, возмещает вечный недостаток его…
Эти мысли, пожалуй, могут быть отправными для большой статьи. Тороплюсь, записываю, и почему-то из головы не выходят слова Семена Пробкина, что наши рты иногда походят на приборы для вещания прописных истин, — это заставляет за каждым словом лезть в свою душу и чувствовать, как еще мало заполнен твой жизненный сундучок…»
После полета, присев в пустой курилке, Романовский заполнил мелким почерком два листа в блокноте и поспешил к автобусной остановке, чтобы в город попасть к обеденному перерыву.
Романовский шел по Советской улице, поглядывая на номера, домов. Вот нужный номер. Открыв покосившуюся скрипучую калитку, вошел во двор. Дворик чистый, посыпанный песком, в середине большая клумба, засаженная красно-бархатными цветами. Вокруг нее разноцветные скамейки, вкопанные ножками в землю. На одной из них девочка.
— Ты не подскажешь, где квартира восемь?
Девочка указала кивком.
Романовский поднялся по шаткой деревянной лестнице на второй этаж. Постучался в обитую серенькой рогожкой дверь. Открыла женщина лет сорока. Черты лица мягкие, румяная, черная коса уложена на затылке. Испачканные мукой руки она держала перед собой, оберегая цветастый яркий сарафан. В комнате стоял запах свежеиспеченного хлеба.
— Добрый день! Вы Анна Родионовна?
— Да, я.
— Вы работали в дни войны на эвакопункте детприемника?
Женщина непроизвольно поправила волосы, чуть выбелив их мукой.
— А в чем, собственно, дело?
— Извините за вторжение, Анна Родионовна. Меня направили из горотдела милиции. Да нет, ничего особенного! Только несколько вопросов в частном порядке. Давайте познакомимся: Романовский Борис Николаевич.
— Проходите
Через несколько минут они пили чай с горячими пирож ками и неторопливо беседовали.
— Да, Борис Николаевич, я хорошо помню то время. Разве можно забыть? Детей привозили в холодных вагонах и на открытых автомашинах. Они уже не плакали. Они выплакали все… Были, много было из Ленинграда. Без волнения мы на них не могли смотреть! Ужас!
— Как определяли имя, фамилию ребенка?
— Если группа доезжала без особых приключений, у сопровождающих были списки.
— А самые маленькие?
— Некоторым в одежду вшивались пластмассовые солдатские патрончики. В них все данные. У других бирочки на шее, на запястьях. Но попадались и безымянные. Ведь в такой ужасной дороге терялись не только бирочки…
— И много безымянных?
Анна Родионовна задумчиво помешала ложкой в стакане.
— Были! Особенно малыши. Не все даже помнили имя.
— В этих случаях…
— Мы придумывали сами.
— Не помните ли, как попал к вам Семен Пробкин?
— Вы его знаете? — вскинула густые брови Анна Родионовна. — Ах да, вы же говорили, что работаете в аэропорту. Вместе с Сеней?
— В одной эскадрилье.
— Сеня и еще Вася Туманов — мои любимчики. Особенно Вася. А Сеня ершистым рос мальчиком, непослушным. Зато за все время нашего знакомства ни разу не соврал! Вася, тот ласковый был, его все любили. Навещают они меня и сейчас, только Вася реже. Оба мои крестники. Это я дала Семену такую неблагозвучную фамилию. И теперь, когда он вырос, казню себя. — Анна Родионовна взглянула на Романовского виновато. — Но если бы его тяготило, он мог сменить… Правда?
— Значит, Пробкин — не настоящая фамилия Семена?
— Вот Вася совсем не говорил…
— Извините, меня интересует сейчас Семен.
— И имя, может быть, у него неточно… В тот вечер пришло несколько машин. Ребята дышали на ладан. Их нужно было поскорее пропустить через регистратуру, баню, накормить и уложить. Мы смертельно устали…
Романовский слушал не перебивая. Он представил плохо протопленную тесную комнату детского приемника. Наскоро помытые и накормленные дети подходят к сестре Ане и протягивают бирочки.
Сестра списывает с них данные в журнал.
Вводят мальчика лет трех-четырех. В руках у него ничего нет. Ане все понятно. Она уже знает историю автоколонны, перевозившей этих детей через Ладожское озеро. Две машины ушли под лед.
Немногих удалось спасти. И у этих немногих в глазенках непогасший страх. У некоторых провал памяти.
— Как тебя зовут? — спрашивает она мальчика.
— Се-а-ня, — кривит он губенки, обметанные лихорадкой.
— А как фамилия твоя, Сеня?
Мальчик молчит, угрюмо сверкая белками из-под белесых бровей.
— Говори, Сеня. Хочешь конфетку?
На ресничках у малыша закипают слезы.
— Зачем же плакать? Ведь ты мужчина! Вспомни, какая фамилия у твоей мамы? Как звали папу?
В это время в соседней комнате, где расположен хозяйственный склад, что-то тяжелое падает со стеллажей. Грохот. Зрачки мальчика мгновенно расширяются, он неожиданно закидывает стриженую голову, и полный ужаса крик оглашает детприемник.