Голубые луга
Шрифт:
— Что же ты не налетаешь? — спросил его Федя.
Мартынов покривил рот — улыбнулся все-таки — и пошел, не оглядываясь, прочь. На поле боя остался лишь один мальчишка, которого Федя повалил. Мальчишка сидел на земле и ощупывал ногу.
— Сломал? — ужаснулся Федя.
— Подвернул. Прыгаешь, как бешеный.
Возвратился Цура.
— Не трогай его. Он ногу подвернул, — Федя сел на корточки перед мальчишкой. — Давай потяну.
— Сама пройдет.
Цура стоял над
— Ты, Федя, как кто тронет, мне говори. Я с ними — быстро. Понял?
Федя молчал.
— Кони у меня не кормлены. Пойду.
И ушел.
— Как тебя зовут? — спросил Федя мальчишку.
— Яшкой. Пойду ногу в реке помочу, чтобы жар сошел.
— А далеко до реки?
— Не-ет. За школой.
— Я бы тоже с тобой пошел.
— Пошли.
— А ребята?
— Не тронут. Я — скажу.
Тут к ним подошли четверо мальчишек, все мал мала. Самый крошечный, ему от силы года четыре можно было дать, сказал:
— Мы бы тебе наподдали, да только двое дерутся — третий не приставай.
— Братаны мои! — познакомил Яшка. — Айда, ребята, на речку?
— Айда! — за всех крикнул меньшой.
— А почему вы Кука бьете? — спросил Федя.
— За его отца.
Федя не стал расспрашивать, но сердце вдруг затосковало. Так вот муха ноет, запутавшись в паутине. Запуталась — и молчала бы, не будила паука.
Река Истья покачивалась между берегами и как бы и не текла совсем. Да и откуда было взяться течению, когда до плотины три километра.
Купались ребята за кустами, без трусов, а Федя искупаться не посмел. Вчера уже нарушил слово, а сегодня нарушить — будет твое имя словоотступник.
— Чего ты сидишь? — крикнул Яшка. — Матери, что ль, боишься? Пока до дома дойдешь, сто раз просохнешь.
— Ты как я! — кричал меньшой. — Ты голову — не кунай.
— Нет, — сказал Федя. — Не могу!
Но не посмел сказать, что слово дадено. Соврал:
— Чирьи замучили.
— Тогда конечно, — уважительно согласился Яшка. — У меня каждый год чирьи. От малокровья. У тебя отчего?
— Тоже! — сказал Федя и побагровел, как пареная свекла.
Наконец все пятеро братьев накупались до посинения, выскочили из воды и, дрожа, согнувшись, сбились в кружок. Грели друг друга ледяными своими телами.
— Какие вы похожие! — сказал Федя.
— Ды-ды-ды! — сказал Яшка. — Мы все друг за дружкой. — Я — старшой, я второго на три года обогнал, а меньшие друг за дружкой шли, как грибы. Мать говорила, отец наш хотел, чтоб у него было десять сыновей. Ванечке четырех нет, а мне одиннадцатый.
— Правда, — закивал головой меньшой. — Мамка говорит, война помешала.
— Отец писал: бережется на войне ради нашего многолюдства.
— Да разве можно на войне загадывать! — испугался Федя.
— Отец и не загадывает. Он бережется. Это большая разница.
— Ты не подумай, что папаня трус! — строго предупредил второй из братьев. — У папани две медали «За отвагу» да орден «Славы». Он три самоходки подбил.
— На рожон отец не лезет — это верно, — сказал Яшка. — Окопы роет глубокие — не ленится. За всю войну один раз в лазарете лежал. Засыпало в блиндаже.
— А у тебя кто воюет? — спросил меньшой.
Тяжкий для Феди был вопрос. Отца в армию брали, обучили военному делу, но по нездоровью вместо фронта отправили на восстановление освобожденных от врага брянских лесов. Отец создал лесхоз и вернулся домой. Так что не воевал отец. Воевал в семье брат матери, но и он был всего-навсего механиком в летном полку.
— Дядька Григорий у нас воюет, — Федя опустил голову, врать он не умел, — механиком.
— Самолетам хвосты заносит! — хмыкнул второй брат.
Федя кивнул.
— Без механиков тоже много не навоюешь, — сказал Яшка. — Самолет — машина сложная. Какую-нибудь гайку не закрутишь, без всякого немца гробанешься.
— Они иногда по два часа в сутки спят! — вскинулся Федя. — Дядя писал. И бомбят их.
— Ну, это уж известное дело! — вздохнул Яшка. — Что в нашем Старожилове? Какие такие военные объекты? А тоже — две бомбы бросил.
— Попало?
— Одна — в парк, одна — в ригу с сеном. Ригу разнесло, а сену чего сделается? Собрали да скормили скоту.
Яшка — мальчишка, ничем особенно не приметный. Белоголовый. Глаза не большие и не маленькие, синие. Просто синие. Ростом Яшка не выше других, плечами других не шире, пожалуй, узковат даже в плечах. Но Федя сразу понял: Яшка — не просто мальчишка. Ему, Феде, до Яшки далеко. Дружить с ним — большое дело, да не по Фединым силам. От Той Страны Яшка отмахнется, как от мухи.
— Ну что, ребя, пойдем обед варить? — спросил меньших братьев Яшка.
— А чего варить-то будем? — встрепенулся Ванечка.
— Ну, чего? Картох накопаем, луку надерем, сливянку сделаем.
— С конопляным маслом? — Ванечка облизнулся и с надеждой глядел брату в глаза.
— Ложку волью, до приезда матери надо тянуть.
Федя слушал разговор, и в горле у него щекотали зажатые накрепко девчоночьи слезы. «Значит, Яшка в доме совсем старший! Значит, он и варит, и корову доит, и меньшим болячки лечит!»