Голубые шинели
Шрифт:
— А вы как здесь, батенька? — спросил его академик, какими судьбами?
— Да я, видите ли, вот уже полгода служу в посольстве в должности торгового атташе, — любезно сообщил Кевин.
Глаза академика сузились, он спросил с обидой:
— И что же, за все это время не нашлось минутки проведать старика?
— Помилуйте, — возразил Кевин, — я только только закончил все необходимые формальности, связанные с вступлением в должность. Кроме того, я был уверен, что сегодня вы будете на этом мероприятии — и сам явился сюда только с одной надеждой — увидеть вас.
— Да? — подозрительно посмотрел на него Анатолий Михайлович, — хотелось бы вам верить, господин
— Ну что вы, зачем же так строго, — рассмеялся Кевин. Он чувствовал: что-то не так с этим человеком, что-то с ним происходит, какая то внутренняя борьба, кроме того, я и надеяться не мог, что вы так запросто примете меня — вы же теперь знаменитость. Говорят, вы автор какого-то уникального открытия, — попробовал прощупать почву дипломат.
— Вот именно, — мрачно парировал академик, — ну-ка, батенька, пойдемте в буфет для особо важных персон. Я вам кое-что расскажу.
Кевин оглянулся — зал уже почти заполнился. Все расселись по своим местам — с минуты на минуту должен был начаться торжественный концерт.
— Но ведь сейчас, кажется, все начнется, — засомневался он, — мы можем пропустить начало.
— Да черт с ним, с началом, сердито сказал академик, то, что я вам расскажу — почище всякой фантастики. Или вам неинтересно? — он подозрительно и с внезапной ненавистью уставился на дипломата.
— Ну что вы, Анатолий Михайлович, за счастье почту, — залебезил Кевин, чувствуя, что никак нельзя упускать важный момент, и сам уже начал вытягивать академика из толпы, тихонечко за локоть направляя его к входу в особый буфет.
Еще одним преимуществом статуса VIP была в России возможность есть не там, где все, ходить по особым тропинкам — это касалось буквально всего, начиная с аэропорта, кончая вот, например, буфетом в колонном зале. Обычная публика толпилась в очередях у длинных прилавков, заваленных какими-то невразумительными булочками и обветренными бутербродами, а они, люди высшего сорта, могли поесть в тихом спокойном кафе за аккуратным, застеленным чистой белой скатертью столиком.
Кевин позволил себе заказать шампанского — еще по старым временам он помнил, что академик обожает этот напиток и блюдо шоколадных пирожных.
— Вы меня балуете, батенька, — довольно отозвался на этот жест академик и лицо его посветлело.
Надо же — как ребенок радуется этим пирожным! — изумился Кевин непосредственности академика, а тот уже начал говорить шипящим шепотом.
— Вы, батенька, помните, что я вам говорил лет десять тому назад во время нашей первой встречи?
— Да, конечно, — отозвался Кевин, совершенно не понимая о чем идет речь.
— Вы помните, я говорил, что скоро стану известным всему миру, помните?
— Ну конечно, я всегда был в этом уверен!
— Вы — да, а они, эти низкие люди, на которых я работаю — нет. А вот теперь я изобрел такое — Боже, вы не поверите, если я вам скажу — я изобрел такое, чего не было еще нигде в мире — о чем даже фантасты не смели мечтать, а я, я, академик Конягин, я это сделал! И что же — вы думаете, меня заметили? Вы думаете, они меня наградили? Вы думаете, они хотя бы прибавили мне зарплату? — надрывно вопрошал академик, — Нет! — он гневно сверкнул глазами, — эти ничтожные людишки всячески затирают меня. Пытаются даже присвоить себе мое авторство, но это им не пройдет! А вы знаете — сколько они мне платят? — возмущенно вопросил он и сам же ответил, — я, академик, понимаете, академик, я имею оклад со всеми надбавками и выплатами — что-то в сумме, эквивалентной 350 долларам. Если вы знаете нашу страну, вы можете представить, как тут живется
— Безобразие, — поддакнул Кевин, — просто бездушные жестокие люди.
Он не верил своей удаче — найти академика в таком настроении — это просто пик шпионского счастья. Кевин уже прикидывал — сколько академик может запросить за свое изобретение и как эту сумму можно будет удвоить, а то и утроить при объявлении ее своему непосредственному начальству. Кевин понимал, что при всей своей скупости М-б никаких денег не пожалеет за «Формулу Конягина».
— Итак, что же вы такое невероятное изобрели? Если это конечно не секрет? — наивно спросил Кевин.
— Не секрет? — возмутился академик, — это самый настоящий секрет, это государственная тайна, но вам я скажу — я изобрел биологический детерминатор.
— Что, простите?
— Ага, вы не поняли! — обрадовался академик. — Вы просто не сможете мне поверить! — он выпил единым глотком бокал шампанского, смачно откусил кусок пирожного и, дожевывая его, продолжал, — итак, это такой биологический фермент, который, попадая на кожу человека, немедленно всасывается в кровь и растворяет до жидкого состояния весь костный скелет человека за 3–4 минуты. И через максимум пять минут от человека остается одна большая кучка с дерьмом! — тут академик торжествующе рассмеялся, — да-да, просто мешок из мяса и крови. Ну там, понятное дело, нервы и все такое прочее. Но и это еще не все! — он снова театральным жестом вздел руку вверх и вылил в себя еще один бокал шампанского, — потом эта масса начинает желироваться, еще некоторое время сознание в массе присутствует, то есть она остается активно-агрессивной, а потом, по мере размягчения и приведения к состоянию желе, эта масса превращается просто в вязкую субстанцию, а еще через 7–8 минут практически испаряется. Так как все составные компоненты массы преобразуются в летучие ферменты. Итого — за двадцать, максимум тридцать минут человек исчезает полностью и безвозвратно! Вы понимаете что это такое! Вы понимаете, что после этого изобретения все ваши ядерные нейтронные и прочие бомбы покажутся детской игрушкой, просто игрой в пистолетики!
Кевин зачарованно смотрел на академика — если то, что он сейчас услышал, правда, то он, Кевин, сидит с выдающимся гением в истории человечества, равного которому цивилизация еще не знала. И если это действительно так, Боже, какой грандиозный успех сулит ему и его карьере получение этой магической формулы!
— Не может быть! — Кевин вполне натурально вытаращил глаза, всячески изображая на лице восторг, ужас и благоговение одновременно, — это же грандиозно, равного этому еще не было создано человеческой мыслью! Это же нобелевская премия, как минимум! Это переворот всей истории планеты!
— О! — удовлетворенно проговорил вдруг успокоившийся академик, — вы понимаете. А они, — он ткнул пальцем в сторону зрительного зала, где уже были закрыты двери и сквозь них слышалось надрывное пение какой-то очередной русской оперной дивы, — а они, сидящие там жалкие людишки, не ценят меня, обзывают шарлатаном, унижают и издеваются надо мной по всячески, — академик вдруг замолчал и пристально уставился на дипломата, — скажите, а вы ничего не хотите мне предложить?
— Вы понимаете, — Кевин аж начал заикаться от неожиданности и прямоты вопроса, — вы понимаете, что я всего лишь дипломат, но я уверен, что наше правительство готово будет заплатить самую высокую цену за это изобретение. И если вы того пожелаете — вам будут созданы уникальные самые лучшие условия для продолжения ваших изысканий, и ваше имя будет прославлено на века.