Голубые солдаты
Шрифт:
Я накинул маскхалат и отправился с Петренко на противоположную окраину села. Миновав последнюю хату, мы спустились в заснеженную балку и шли по ней вдоль переднего края, до перелеска, где некогда находился полевой стан тракторной бригады. Там из-под снега теперь торчало несколько обуглившихся столбов и печной дымарь. От перелеска по неглубокому оврагу мы выбрались на передовую линию, В окопах дежурили наблюдатели и дозорные, остальные пехотинцы грелись в нишах и норах, завешенных плащ-палатками.
Лейтенант остановился у одного из пулеметных гнезд, сказал:
— Ось то место, що выбрав полковник.
В
— Что-то не нравится мне здесь, — сказал я. — Слишком голо кругом, и все видно как на ладони.
Петренко объяснил мне, почему полковник выбрал именно это место. Оно находилось как раз на стыке пехотных полков противника. Окопы немцев обрывались слева и справа от ложбины, которая начиналась вблизи от нашего переднего края и, постепенно углубляясь, уходила к леску. Два бугра, принятых мною за холмики, были в действительности бетонными колпаками двух дзотов, расположенных у границ стыка. Они держали под перекрестным обстрелом весь участок нейтральной полосы перед стыком и густо заминированный спуск в ложбину. Гитлеровцы считали, очевидно, что здесь, на голом поле, не прошмыгнет не только человек, но даже мышь. Исходя из этих соображений, полковник и решил, что именно здесь, где враг меньше всего ждет гостей, нам и следует переходить за линию фронта. Темной ночью в маскировочных халатах сделать это, пожалуй, не так уж и опасно, тем более что, по словам наших солдат-пехотинцев, немцы сравнительно редко освещают этот участок ракетами…
— И много здесь мин? — поинтересовался я.
— Хватае, — ответил Петренко, — И наших и фашистских. Тильки вы про мины не турбуйтэсь, то вжэ забота моих хлопцив.
Еще и еще раз обшарив глазами нейтральную полосу в районе дзотов и запечатлев в памяти местность, прилегавшую к лесу, я сказал:
— Ну что ж, товарищ Петренко, будем считать, что вопрос согласован. Я так и доложу начальству.
Перед вечером полковник снова вызвал меня к себе.
— Значит, говоришь, место выбрано удачно? — спросил он.
— Подходящее! — подтвердил я.
— А как у тебя дела?
— Все готово, товарищ полковник.
— Ну и в полку все, как говорится, на мази.
— Когда же?
— Сегодня ночью!
Зимин взглянул на часы.
— Сейчас семнадцать тридцать. В двадцать часов выходи к переднему краю. К трем часам ночи ты со своими людьми уже должен быть в Веселом, у школы. Как только прибудешь туда, выдели одного бойца-сигнальщика и отправь его за северную окраину селения. Красной ракетой он даст нам знать, что ты готов к удару. Одновременная вспышка двух красных ракет с нашей стороны оповестит тебя о начале боевых действий полка. — Немного помедлив, полковник добавил: — Учти, что твой сигнальщик может оказаться смертником, ведь его ракета всполошит всю северную окраину Веселого. Ни в коем случае он не должен попасть в руки гитлеровцев живым. Поэтому выделяй такого человека, которому можно откровенно сказать, на что он идет. У тебя есть такие люди?
— Есть,
— Фамилии?
— Степанюк или Шурупов.
— Знаю таких, — кивнул Зимин и обнял меня. — Ну, желаю удачи. Надеюсь, все обойдется благополучно. О возможности провала не хочу и думать. Сорвется твоя вылазка — сорвется и наш прорыв. Не забывай об этом ни на секунду!..
В восемь часов вечера я с десятью разведчиками был уже на передовой, в окопах. Там нас ждал Петренко с отделением саперов.
— Проход готовый! — доложил он.
— Как у немцев? — спросил я.
— Шось не чуты.
— Значит, не ждут гостей?
— Та, мабуть, не ждуть. Колы мои хлопцы в ложбини мины знималы, я биля одного дзоту трошки поповзав. Часовый на морози топчется, а пид колпаком фрицы: гогочуть, шнапсу, мабуть, на ничь хватылы.
Ночь стояла темная. Над нейтральной полосой гулял ветер. Вдоль передовой то там, то здесь вспыхивали ракеты, вырывая из тьмы снежную пыль, вихрившуюся над полями.
— Как, ребята, готовы? — обратился я к разведчикам.
— Полный порядок! — отозвался за всех Степанюк.
— Тогда трогаем! — скомандовал я.
Мы выбрались за бруствер окопа и поползли по узкой траншее, сделанной в снегу саперами. На промерзшей земле часто попадались ямки: это были гнезда обезвреженных мин. Впереди ползли сержант-сапер и Петренко. Ветер, дувший навстречу, обдавал наши лица сухим колючим снегом. В те мгновения, когда поле освещалось ракетами, мы прижимались плотно к земле, лежали не шевелясь…
Вот и ложбина. Снежная траншея становилась все глубже. Из ее стенок торчали круглые металлические корпуса немецких мин. Много пришлось вынуть их саперам из твердого как камень грунта, чтобы подготовить для нас этот проход, и каждая вынутая мина была свидетельством подвига скромных, порой неприметных тружеников войны, именуемых саперами. Уж это ли не герои, достойные вечной славы! Это они наступают первыми. Это они отходят последними. И сейчас они были впереди. Их присутствие действовало на нас успокоительно, вселяло уверенность, что мы благополучно переберемся в тыл противника.
Дзоты остались позади.
— Эх, руки чешутся, — шепнул мне Степанюк. — Зайти бы сейчас к дзотам с тыла, снять часовых и рвануть змеиные гнезда. Может, попробуем, а?
— Выбрось это из головы! — ответил я.
Ко мне подполз Петренко, промолвил чуть слышно:
— Тут до самого лису мин вже нэмае.
Я крепко пожал его руку.
— Спасибо, лейтенант. Можете возвращаться.
— Всього найкращего! — кивнул он на прощание и, пропуская нас вперед, отполз с сержантом в сторону…
Мы углубились в лес. Идти по огромным сугробам было тяжело. Сверху на наши головы часто обрушивались снежные комья. Но чувствовали мы себя отлично. Начало вылазки прошло успешно, а ведь не зря говорят, что хорошее начало — это половина дела.
Вскоре мы очутились на гладко накатанной грунтовой проселочной дороге. Где-то справа, примерно в двух километрах от леса, лежало Веселое. Принял решение двигаться прямо по дороге. В поле царила тишина. Если бы вдруг появились вражеские машины, мы еще издали услышали бы шум их моторов и могли заблаговременно укрыться за сугробами. Наших же шагов не было слышно, так как все мы были обуты в валенки…