Голые чувства
Шрифт:
И тут она услышала звук падения чего-то тяжелого об пол.
— Ты че, свихнулся?! — взвизгнул Антон.
Слада отчетливо услышала свист ремня, удар о какую-то твердую поверхность, а потом новый визг мальчика.
Тут же ожило воспоминание из детства: как соседской девочке доставалось от отца ремнем. Здоровые синие полосы на плечах, руках, ногах… Кровоподтеки от бляхи. В минуты, когда подружка жаловалась ей на жестокого родителя, Миловой хотелось стать сильной-сильной и надавать этим же ремнем по морде обидчику.
И, сама не
Глава 40. Защитница
— Только грозишься, а у самого кишка тонка меня выпороть!
Никогда еще Хватов не чувствовал себя таким бессильным, как в тот момент, когда сын настолько открыто и гадко хамил ему. Шельмец совершенно его не боялся и не уважал. Окончательно от рук отбился. Маленький засранец отца в грош не ставил, унижал его женщину — и всё это открыто, напоказ.
Дикая, слепая ярость отключила самоконтроль Хватова всего на минуту… на одну вшивую минуту!
— Засранец! — заскрипел он зубами.
Руки вдруг зажили отдельной жизнью, мозг временно отключился. Хватов даже сам не понял, как отшвырнул стул, на котором сидел, как перемахнул через стол, стащил с себя ремень и замахнулся им на собственного сына.
Шельмец увернулся — ловко, шустро, будто только тем и занимался, что уворачивался от побоев. В результате Хватов врезал ремнем по стулу, где еще секунду назад сидел Антон.
Сын метнулся в сторону двери, пробежал мимо дивана, попытался обогнуть преграждавшее путь кресло, но не вовремя обернулся на преследователя, не вписался и рухнул прямо на мягкий подлокотник. Хватов настиг его, замахнулся и… тут сбоку промелькнуло нечто с распущенными черными волосами, и это нечто вдруг накрыло Антона собой за секунду до того, как на засранца должна была обрушиться кара.
Кожаный ремень громко хлестнул по девичьей спине.
— Слада! — охнул Данил, когда было уже слишком поздно.
Он замер на месте, нервно сглотнув.
Сын бросился в сторону из-под своей спасительницы. Белоснежка попятилась, но оступилась о складку на ковре и со всего размаху грохнулась, приложившись затылком о стену. Осела на пол.
— Слада! — закричал Данил с надрывом и бросился к ней.
— Пап, я не виноват! — вдруг возник рядом с ним сын.
— Чтоб глаза мои тебя не видели! — рявкнул Хватов и наклонился к Белоснежке. — Ты как? Сильно ударилась?
— Ой-ой, — простонала она, открыв глаза.
— Больно, маленькая?
Хватов опустился рядом с ней на колени, ощупал ее затылок, почувствовал пальцами зарождавшуюся шишку. Поднялся, недолго думая, подхватил Сладу на руки и потащил вниз, на кухню.
Рявкнул на повара и помощника, и те тут же вылетели вон. Посадил драгоценную девочку на стул, а сам достал из холодильника лед, завернул в полотенце и приложил к ее затылку.
— Как себя чувствуешь? — спросил каким-то глухим, неестественным голосом.
— Голова гудит, но в целом нормально, —
— Сильно гудит?
— Не очень…
Хватов громко выдохнул.
Поставил стул рядом и продолжил держать лед на шишке, свободной рукой придерживая волосы Белоснежки.
Сердце билось в груди до такой степени яростно и быстро, что у Хватова в висках стучало. Шутка ли, чуть не угробил девчонку просто так. И не какую-нибудь, а самую-самую любимую. Сколько людей так погибает? Простейшая бытовая травма вполне могла закончиться катастрофой.
Он никогда не бил женщин и меньше всего хотел бы причинить боль именно этой конкретной женщине. Самой дорогой, какая у него была. Той, кому и намека на предательство простить не мог.
Не мог простить, и всё тут.
После того случая с женихом Белоснежки стоило Хватову увидеть ее, как кровь мгновенно вскипала. Хотелось крушить мебель, делать гадкие вещи, о которых потом обязательно пожалеет.
Сохранять контроль над собой стоило неимоверных усилий, поэтому Данил и держался от Слады подальше. Максимум — полчаса общения в день, в основном за едой. Но и домой отпустить не мог; от одной мысли, что Милова исчезнет, становилось тошно.
Слада всё это время вела себя так, будто была даже рада резкому похолоданию в их отношениях. Это добивало окончательно, резало изнутри, бесконечно мучило.
И всё равно обидеть ее не хотел, тем более полоснуть ее по спине ремнем.
У нее же такая нежная кожа, она же вся безумно нежная, для любви созданная…
— Слада, покажи спину, — потребовал он тут же.
Она нехотя позволила ему задрать свою кофточку. Под ней показалась красная полоса, которая очень скоро превратится в здоровенный синяк. Полоснул от всей души…
Хватову тут же стало еще больше не по себе, как будто это не ей, а ему по спине досталось.
Злость на себя и полная неспособность что-либо изменить в четыре руки принялись его душить.
— Вот же… — скривился он. — Извини, что так вышло. Но какого хрена ты полезла, куда не просили, а?
— Я…
Слада замолчала на пару секунд, а потом опустила кофту и зафырчала на Хватова:
— А не надо бить детей!
— Ты что? — охнул Данил. — Ты думаешь, я этого сучка маленького бью, что ли? Да если бы я его бил, он, может быть, таким оболтусом и не вырос бы. Я первый раз.
— Он ребенок! Нельзя бить детей, они ведь не могут дать сдачи! — заявила Милова с чувством.
И это был, пожалуй, первый раз, когда она всерьез принялась с ним спорить.
— Согласен, — хмуро признал Хватов.
Добившись от него желаемого ответа, Слада тут же растеряла всякую воинственность, опустила взгляд, будто бы съежилась, снова собралась забраться в свою ракушку, где так любила от него прятаться.
Тут Данил вспомнил, что сын вытворил сегодня за ужином.
— Слада, милая, не обращай внимания на Антона. Ему мать внушила всякое, вот и ведет себя как осел.