Гоминиды
Шрифт:
— Летом они линяют, сбрасывают почти весь мех, — сказал Понтер, подходя к ней и становясь рядом. Он прикрыл глаза. — А звуки… — сказал он с тоской в голосе. — Шуршание листьев, жужжание насекомых, журчание ручья, и… О! Вы слышали? Гагара кричит. — Он восхищённо покачал головой. — На слух всё как дома. — Он открыл глаза, и Мэри увидела, что его золотистые зрачки окружены теперь розовой каймой. — Так близко, — сказал он, и его голос дрогнул. — Так невообразимо близко. Если б я только мог… — Он снова крепко зажмурил глаза, и его тело чуть-чуть
У Мэри от этой сцены разрывалось сердце. Это, должно быть, ужасно, оказаться вырванным из твоего мира и выброшенным неизвестно куда — в мир такой похожий, и вместе с тем такой чужой. Она подняла руку, не вполне понимая, что собирается сделать. Он повернулся к ней, и она не могла сказать, не знала, не была уверена, кто из них первым двинулся навстречу другому, но внезапно её руки обхватили его широкий торс, а его голова опустилась ей на плечо, и его тело затряслось, и он заплакал, а Мэри гладила его длинные светлые волосы.
Мэри попыталась вспомнить, когда последний раз видела плачущего мужчину. Вероятно, это был Кольм. Он плакал не из-за каких-то проблем с их браком — нет, их он нёс в каменном молчании. Это было, когда умерла его мама. И даже в тот момент он пытался натянуть на себя маску бравады, позволив лишь нескольким слезинкам скатиться по щеке. Но Понтер плакал, не стесняясь, оплакивая весь свой утраченный мир, утраченную любовь, утраченных детей, и Мэри дала ему выплакаться, пока он не успокоился сам и не затих.
Когда же это произошло, он посмотрел на неё. Он открыл рот, и Мэри ждала, что мужской голос Хак произнесёт «Простите» — разве не это настоящему мужчине положено говорить после того, как он позволил себе заплакать, позволил своей броне пасть, а эмоциям — вырваться на свободу? Но Понтер сказал лишь: «Спасибо». Мэри тепло улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.
Жасмель Кет начала день с визита к Лурт, женщине Адекора.
Она совершенно не удивилась, найдя её в лаборатории погружённой в работу.
— Здравый день, — сказала Жасмель, входя в квадратную дверь.
— Жасмель? Что ты здесь делаешь?
— Адекор просил меня сходить к вам.
— У него всё в порядке?
— О да. С ним всё хорошо. Но ему нужна от вас услуга.
— Для него — всё, что угодно, — сказал Лурт.
Жасмель улыбнулась.
— Я надеялась, что вы так и скажете.
На то, чтобы добраться от ближайшей дороги до места, где в мире Понтера стоял его дом, потребовалось больше времени, чем Мэри ожидала, и, разумеется, не меньшее время ушло на обратный путь. Когда они снова вернулись к машине, уже было семь вечера.
После дальней пешей прогулки они серьёзно проголодались, и Мэри предложила
— Как тебе это место? — спросила она Понтера.
— Я вряд ли могу быть арбитром в этих делах, — ответил тот. — Чем здесь кормят?
— Олениной. — Би-ип.
— Что это?
— Мясо оленя.
— Оленя! — воскликнул Понтер. — Олень — это было бы здорово.
— Я сама никогда не пробовала оленину, — сказала Мэри.
— Вам понравится, — заверил её Понтер.
В трактире было всего шесть столиков, но ни одного посетителя. Мэри и Понтер уселись друг напротив друга; между ними на столе горела белая свеча. Главного блюда пришлось ждать почти час; но она хотя бы могла перебить голод ржаным хлебом с маслом. Мэри хотела было заказать салат «цезарь», но она стеснялась чесночного запаха изо рта, даже обедая с обычными людьми; для Понтера этот запах мог стать настоящим мучением. Так что вместо «цезаря» она взяла салат от заведения — что-то вроде винегрета с сушёными помидорами. Понтер тоже взял этот салат, и хотя гренки он оставил, всё остальное съел с видимым удовольствием.
Мэри также заказала стакан домашнего красного вина, оказавшегося неожиданно вкусным.
— Можно попробовать? — попросил Понтер, когда его принесли.
Мэри удивилась. Когда они ужинали в доме Рубена, он неизменно отказывался, когда Луиза предлагала ему вина.
— Конечно, — ответила она.
Мэри протянула ему стакан; он сделал маленький глоток, и его немного передёрнуло.
— Очень резкий вкус, — сказал он.
Мэри кивнула.
— Но со временем может понравиться, — сказала она.
Понтер вернул её стакан.
— Может быть, — ответил он. Мэри допила вино, наслаждаясь очаровательным деревенским интерьером трактира и обществом своего спутника.
Лысеющий трактирщик, очевидно, сразу узнал Понтера; в конце концов, его внешность бросалась в глаза, как и то, что Понтер разговаривал на своём языке, а перевод Хак доносился из его запястья. В конце концов любопытство взяло верх.
— Я прошу прощения, — сказал он, подойдя к их столику, — мистер Понтер, не могли бы вы дать мне свой автограф?
Мэри услышала гудок Хак, а Понтер вскинул бровь.
— Автограф, — повторила Мэри. — Это просто ваше имя, написанное от руки. Люди коллекционируют такие надписи, сделанные знаменитостями. — Снова гудок. — Знаменитости, — повторила Мэри. — Известные люди. Про которых все слышали. Вот как вы.
Понтер изумлённо смотрел на трактирщика.
— Я… я весьма польщён, — сказал он, наконец.
Трактирщик протянул Понтеру ручку, и перелистнул листки блокнота, в котором записывал заказы, открыв белую картонную обложку. Он положил блокнот на стол перед Понтером.