Гон спозаранку
Шрифт:
— Ну, что тут найдется хорошенького? Очень есть хочется. — Потом он сказал: — А где же ваш сын?
— Он на минуту вышел, — ровным голосом объяснил доктор Римензел.
— Надо его найти, — сказала Сильвия мужу.
— В свое время, — сказал доктор Римензел.
— Это письмо… — сказала Сильвия. — Эли знал про него. Он его увидел и разорвал. Ну конечно же! — она заплакала при мысли о страшной ловушке, в которую Эли сам себя поймал.
— В настоящий момент меня не интересует, что сделал Эли, — объявил доктор Римензел. — В настоящий момент меня гораздо более
— О чем ты? — спросила Сильвия.
Доктор Римензел величественно встал, исполненный гневной решимости.
— А вот о чем, — сказал он. — Я собираюсь проверить, насколько быстро эти люди способны изменить свое решение.
— Погоди, — сказала Сильвия, стараясь удержать его, успокоить. — Прежде нам надо найти Эли. Это главное.
— Главное, — сказал доктор Римензел, повышая голос, — добиться, чтобы Эли приняли в Уайтхилл. После этого мы его найдем и приведем сюда.
— Но, милый… — сказала Сильвия.
— Никаких «но»! — сказал доктор Римензел. — В настоящую минуту в этом зале находится большинство членов попечительского совета. И каждый из них либо мой близкий друг, либо близкий друг моего отца. Если они скажут доктору Уоррену, что Эли принят, то Эли будет принят. Раз здесь нашлось место для всех этих, то для Эли найдется и подавно.
Он широким шагом направился к соседнему столику, тяжело опустился на стул и заговорил с красивым представительным старцем, который там обедал. Это был председатель попечительского совета.
Сильвия извинилась перед недоумевающим Хилером и отправилась на попеки Эли.
Спрашивая всех встречных, она нашла его. Эли сидел в одиночестве на скамье под сиренью, на которой начали набухать бутоны.
Эли услышал шаги матери на дорожке, но остался сидеть, покорясь неизбежному.
— Ты знаешь? — спросил он. — Или мне надо тебе рассказать?
— О тебе? — сказала она мягко. — Что тебя не приняли? Доктор Уоррен нам сказал.
— Я разорвал его письмо.
— Я понимаю, — сказала она. — Мы с твоим отцом всегда внушали тебе, что ты должен поступить в Уайтхилл, что ни о чем другом не может быть и речи.
— Мне теперь легче, — сказал Эли. Он попробовал улыбнуться и обнаружил, что это не требует никаких усилий. — Совсем легко, потому что уже все позади. Я хотел рассказать тебе, но не мог. Как-то не получалось.
— Это я виновата, а не ты, — сказала она.
— А где папа? — спросил Эли.
Сильвия так спешила утешить Эли, что совсем забыла про намерение мужа, но теперь она вспомнила, где он, и поняла, что доктор Римензел совершает чудовищную ошибку. Эли вовсе не надо поступать в Уайтхилл — это действительно было бы жестоко.
У нее не хватило духу объяснить мальчику, чем занят сейчас его отец, и она ответила:
— Он скоро придет, милый. Он все понимает. — А потом добавила: — Подожди тут, я схожу за ним и тотчас вернусь.
Но ей не пришлось идти за доктором Римензелом. В эту минуту он сам вышел из гостиницы, увидел жену и сына и направился к ним. Вид у него был оглушенный.
— Ну? — спросила Сильвия.
— Они… они все сказали
— Тем лучше, — сказала Сильвия. — У меня словно гора с плеч свалилась.
— Кто сказал «нет»? — спросил Эли. — И что «нет»?
— Члены попечительского совета, — ответил доктор Римензел, отводя взгляд. — Я просил их сделать для тебя исключение — пересмотреть решение и принять тебя.
Эли встал, на его лице недоумение мешалось со стыдом.
— Ты… что? — сказал он, сказал как взрослый. И со вспыхнувшим гневом бросил отцу: — Ты не должен был так делать!
Доктор Римензел кивнул.
— Мне это уже сказали.
— Так не делают! — говорил Эли. — Какой ужас! Как ты мог!
— Да, ты прав, — неловко сказал доктор Римензел, смиряясь с выговором.
— Вот теперь мне стыдно! — объявил Эли, и весь его вид подтверждал истину этих слов.
Доктор Римензел в полном расстройстве не знал, что сказать.
— Я прошу извинения у вас обоих, — выговорил он наконец. — Это было скверно.
— Теперь уже нельзя говорить, что ни один Римензел никогда ничего не просил, — сказал Эли.
— Вероятно, Бен еще не вернулся с машиной? — спросил доктор Римензел, хотя это было ясно и так. — Мы подождем его здесь, — добавил он. — Я не хочу сейчас туда возвращаться.
— Римензел попросил чего-то… словно Римензел — это нечто особенное, — сказал Эли.
— Я не думаю… — сказал доктор Римензел. И не договорил.
— Чего ты не думаешь? — с недоумением спросила его жена.
— Я не думаю, — сказал доктор Римензел, — что мы когда-нибудь еще сюда приедем.
Курт Воннегут
СОБЛАЗНИТЕЛЬНИЦА
Пуританство ныне пришло в такой упадок, что даже самая закоренелая старая дева не подумала бы требовать, чтобы Сюзанну окунули на «ведьмином журавле» [4] , а самый древний дед не вообразил бы, что от дьявольской прелести Сюзанны у его коров пропало молоко.
4
«Ведьмин журавель» — шест над рекой, с сиденьем на одном конце, куда пуритане Новой Англии привязывали провинившуюся женщину и окунали ее в воду.
Сюзанна была актрисой на выходах в летнем театрике близ поселка и снимала комнату над пожарным депо. В то лето она стала неотъемлемой частью жизни всего поселка, но привыкнуть к ней его обитатели так и не смогли. До сих пор она была для них чем-то поразительным и желанным, как столичная пожарная машина.
Пушистые локоны Сюзанны и огромные, как блюдца, глаза были чернее ночи, кожа как сливки. Ее бедра походили на лиру, а грудь пробуждала в мужчинах мечты о райском блаженстве без конца и края. На розовых, как перламутр, ушах красовались огромные дикарские золотые серьги, а на тонких щиколотках — цепочки с бубенчиками.