Гон спозаранку
Шрифт:
— А мы все-таки друзья, пусть тебя это не волнует. — И Жюль нахмурился. — Если бы я не был евреем, я спросил бы тебя, почему ты не живешь в Гарлеме.
Я посмотрел на него. Он поднял руку и улыбнулся.
— Но я еврей, и поэтому мне незачем спрашивать. Ох, Питер, — вздохнул он, — чем мне помочь тебе? Поди пройдись или напейся вдрызг. У нас с тобой одинаковая судьба.
Я встал:
— Я вернусь потом. Прости меня.
— Чего прощать-то? Ночуй у меня, дверь будет открыта.
— Спасибо.
Я чувствовал, что погибаю; что ненависть, как рак, разъедает
Я обедал с Идой. Местом встречи был ресторан в Гринвич Виллидж, итальянский, в мрачноватом подвале, со свечами на столах.
Народу было мало, а это меня очень радовало. Когда я вошел, я увидел только две пары, обе в противоположном конце зала. На меня никто не взглянул. Я сел в угловой кабинке и заказал «старомодный» [6] Ида запаздывала, и до ее прихода я успел взять еще два.
6
Название коктейля.
Она пришла очень элегантная, в черном платье с высоким воротом, заколотым жемчужной брошью, с волосами почти до плеч, как у пажа.
— Детка, ты необыкновенно мила.
— Спасибо. Заняло на пятнадцать минут больше обычного, но я надеялась, что время окупится.
— Окупилось. Что будешь пить?
— Ммм… Ты что пьешь?
— «Старомодный».
Она повела ноздрями и посмотрела на меня:
— Сколько?
— Три.
— Ну что ж, надо же было тебе как-то убить время.
Подошел официант. Мы решили взять один «манхэттен» [7] , одну лазанью [8] , одно спагетти и еще один «старомодный» для меня.
— Ну как, удачный сегодня день? Нашел работу, милый?
— Нет, — ответил я, поднося огонь к ее сигарете. — «Метро» [9] обещало мне целое состояние, если я поеду в Голливуд и возьму главную роль в «Сыне Америки», но я отказался. Типаж для них, видите ли, подходящий! Да, трудно найти хорошую роль.
7
Название коктейля.
8
Блюдо из макарон с мясом (итал.).
9
Имеется в виду кинокомпания «Метро-Голдвин-Майр».
— Если в ближайшее время они не предложат тебе что-нибудь приличное, скажи им, что вернешься к Селзнику. Уж он раздобудет тебе острую роль. Подумать только, тебе — «Сына Америки»! Я против.
— Мне ты это можешь не говорить. Я сказал им: если за две недели они не подберут для меня пристойного сценария, я отчаливаю.
— Это уже другой разговор, Питер, мой мальчик!
Принесли коктейли, и на минуту или
Половину своего я проглотил сразу и стал играть зубочистками, лежавшими на столе. Я чувствовал на себе взгляд Иды.
— Питер, тебя развезет.
— Деточка, первое, чему учится джентльмен-южанин, — это пить не пьянея.
— Эта выдумка стара как мир. К тому же ты из Нью-Джерси.
Я одним глотком допил коктейль и зло огрызнулся:
— Стоит Юга, можешь мне поверить.
Через стол я наблюдал, как она готовит себя к возможному неприятному разговору: очертания ее рта стали жестче, подбородок посередине рассекла неглубокая продольная ложбинка.
— Что сегодня случилось?
Все восставало во мне против ее заботы, против моей нужды.
— Ничего особенного, — процедил я сквозь зубы, — просто такое настроение.
И попытался улыбнуться ей, изгнать из сердца наболевшее.
— Теперь я точно знаю: что-то случилось. Пожалуйста, расскажи мне.
Прозвучало это как-то очень тривиально:
— Помнишь, Жюль нашел мне комнату? Так сегодня домовладелица меня выгнала.
— Боже, спаси американский народ! У тебя нет желания порастратить сколько-нибудь денег моего мужа? Мы можем подать на нее в суд.
— Забудь об этом. Дело кончится тем, что мне придется подавать в суды всех штатов до единого.
— Все-таки как жест…
— К черту жесты! Как-нибудь обойдусь.
Принесли еду. Есть не хотелось, при первом же соприкосновении с пищей желудок завибрировал как гонг. Ида начала резать лазанью.
Питер, — заговорила она, — постарайся не переживать так. Это наша, всего мира общая судьба. Не дай этому себя свалить. С тем, чего нельзя изменить, надо уживаться.
— Тебе легко говорить.
Она взглянула на меня и быстро отвела глаза в сторону.
— Я вовсе не думаю, что это просто, — ответила она.
Я не верил, что она может это понять; и сказать ей мне было нечего. Я сидел как ребенок, которого отчитывают, смотрел в тарелку, не ел, молчал. Мне хотелось, чтобы она перестала говорить, перестала быть такой понимающей, такой спокойной и взрослой; о боже, никто из нас не взрослеет и не повзрослеет никогда.
— Нигде не лучше, — говорила она. — В Европе повсюду голод и болезни, в Англии и во Франции ненавидят евреев… Никакого просвета, милый, слишком пустые головы у людей, слишком пустые сердца; люди всегда стараются уничтожить то, чего не понимают; а так как понимают они очень мало, то ненавидят почти все на свете…
Я у своей стенки начал потеть. Мне хотелось остановить ее, хотелось, чтобы она ела молча и меня не трогала. Я поискал глазами официанта, чтобы заказать еще коктейль, но он в другом конце ресторана обслуживал новых гостей: пока мы сидели, народу поприбавилось.
— Питер, — сказала Ида, — Питер, прошу тебя, не смотри так.
Я улыбнулся намалеванной улыбкой клоуна-профессионала.
— Не переживай, детка, все будет в порядке. Я знаю, что я сделаю: вернусь к своим, туда, где мое место, найду себе хорошую, черную, как сажа, девку и заведу кучу детей.