Гончаров и сатанисты
Шрифт:
– Ну я же его опознал, или недостаточно?
– Ты - это ты, лицо заинтересованное в том, чтобы направить следствие по ложному пути. Какой у нее телефон?
– Без понятия, но наверняка он есть в той книжке, что лежит под телефоном, давайте я посмотрю, но звонить будете сами, у меня от нее аллергия. Набирайте, - я четко продиктовал номер, - зовут ее Александра Глебовна.
Что ей говорил полковник и как она реагировала, я не знаю, потому что полез в овраг прятать артуровскую пушку. Когда вернулся, во дворе было полно народу.
Приехали сразу три машины.
Следователь сразу же вцепился в меня. Был он юн и глуп, а оттого ретив и старателен. Это меня очень раздражало. Хотелось столкнуть его в бассейн, где в одиночестве скучал Глебушка. Я односложно и бесстрастно отвечал на его умные вопросы, наблюдая, как торгуются санитары за почетную миссию, кому из них лезть в бассейн.
– А вот это вот не надо, Степаша, ты совсем оборзел.
– Это я оборзел? А кто бабулю из аркана вытаскивал? Она уже расползлась вся. Где ты был?
– Тебе за это башляли, ты хоть копейку мне дал?
К ним сзади подошел Ефимов, я понял, что сейчас они поплывут оба два. Мне стало стыдно за себя.
– Подождите, - остановил я его, - сам вытащу. Двери закройте, всю баню выстудили.
В воде Чистов был невесом и покладист. Он покорно поплыл за мной, не возражал и тогда, когда я передал его ноги стоящим наверху санитарам.
Хлопнула входная дверь. С воплями и причитаниями ворвалась фурия в норковой шубе, с растрепанными ресницами, размазанными глазами. Она тут же показала на меня и завизжала:
– Это он! Он! Он убийца моего отца. Немедленно арестуйте его. Он давно здесь вынюхивает и высматривает. Я требую его ареста! Наверняка в его карманах и сейчас лежат украденные деньги! Проверьте, у отца были пачки стотысячными купюрами. Я требую обыскать его! Кроме всего прочего, этой ночью он пытался меня изнасиловать. Запишите, об этом я заявляю официально.
Такого поворота событий, хоть убейте, я не ожидал даже в худшие дни своей короткой жизни. Кажется, Константин Иванович, это последний гвоздь в крышке твоего гроба. Ведь еще с утра хотел отдать Юрке его и свою долю на сохранение вчерашнего гонорара. Но как продуманно и просчитанно действует эта сука! Видел бы отец, не обрадовался бы. Но что же делать? Куртка, в которой лежат проклятые деньги, брошена на самом видном месте, и мой закаканный следователь уже повернул к ней сопливый нос.
– Да что ж вы стоите?
– между тем продолжала свой концерт растрепанная стерва.
– Неужели не понятно - убийца в ваших руках! Хорошо, тогда я сама обыщу его вещи, если вы не сделаете этого.
Она кинулась к моим шмоткам, но ближе стоящий Ефимов опередил ее, наступив на груду моего барахла.
– Спокойно, барышня, без эмоций. Может случиться выкидыш. А почему вы даже на тело отца не взглянули? Сразу же кинулись с обвинениями... Согласитесь, нелогично получается.
– Отец, бедный отец, - тут же бросилась она на распростертое тело родителя.
– Это он убил тебя,
Ефимов тем временем шмонал мою куртку. На свет он извлек газовый пистолет, охотничий нож, зажигалку, сигареты, документы и прочую мужскую ерунду. Стоя по грудь в прохладной воде, я с ужасом ждал решающей минуты. Кажется, она настала. Из бокового кармана он извлек ворох мелочи и приказал:
– Опишите это все. Гончаров, вылазьте. Накиньте куртку, переходим к другим вещам.
Итак, кость, брошенная полковником, мною поймана с благодарностью, и теперь мне придется ее отрабатывать. Ничего, отработаю, все равно я по уши влез в это дерьмо. И между прочим, благодаря собственным стараниям. Единственное, что было приятно, так это разочарованная физиономия бешеной Шурочки.
Было почти двенадцать, когда последняя машина оперативников уехала с места происшествия. Дом и баню опечатали. Мы с Ефимовым сидели у потушенного нагревателя в узком сарайчике и молчали. Зато тоскливо, не переставая выл Граф, задрав морду к холодному декабрьскому небу.
– Почему она не забрала собаку?
– первым заговорил я.
– Сказала, что есть своя, к тому же я заметил, что барбос ее недолюбливает.
– Странно, еще вчера он с удовольствием ее облизывал.
– Что ты хочешь сказать? Что она укокошила собственного папашу? Абсурд.
В это даже доверчивый Ефимов не поверил.
– Я, Алексей Николаевич, говорю то, что говорю. Но ее алиби я проверю в первую очередь. Не нравится мне она.
– У вас взаимная антипатия, поэтому нет основания верить той или иной стороне, дающей показания друг на друга. Ладно, поехали, время позднее. Ты завтра сюда пораньше заявись. Походи по соседям.
– Погодите, я спущусь в погреб, достану по паре бутылок фирменного напитка Глеба Андреевича. Дома помянем. Уже завтра с утра нужен будет Юра Шутов. Вы его еще не уволили?
– Нет, как договорились. Ну, иди в погреб, я пока машину погрею.
* * *
Ровно в восемь вместе с Юркой мы подъехали к гаражам, где должна была упокоиться моя машина. Выгнанная из бокса, она стояла на видном месте, возле нее кучковалось полтора десятка "гладиаторов". В ожидании предстоящей крови они были возбуждены, громко переговариваясь друг с другом, они грели мышцы и замораживали разум. Дверь одного из нужных боксов была открыта.
– Костя, я вызову подкрепление, что мы против целой толпы зомбированных идиотов, через пятнадцать минут от нас не останется воспоминаний.
– Юрка, не делай волны. Я предвидел подобный вариант и заготовил несколько замечательных подарков. Правда, всего три, но думаю, больше им не потребуется. Здесь три пузырька с удивительно удушливым дымом. Я однажды видел, как бесславно и жалко корчился злющий пес, отведав этой микстуры. Один ты бросишь со своей стороны, только так, чтобы разбился, два других бросаю я, один по толпе, другой в бокс. Сейчас ты разгоняешь машину и резко тормозишь возле них, потом так же резко едем дальше в глубь гаражей. Там разворачиваемся и смотрим на плоды своих рук. Все понятно?