Гончаров идет по следу
Шрифт:
— Проходите в кабинет. Лоренс, если ты не прекратишь свои игрушки, то буду говорить с тобой серьезно. Молодой человек, вас это тоже касается.
— Я что вспомнил-то, — плотно прикрывая за мною дверь, начал Говоров, — да, собственно говоря, и не забывал, просто не придавал этому значения, а сегодня подумал, что, возможно, вам эти сведения пригодятся. Дело касается этого подонка, Анатолия Олеговича. Он ведь двойного гражданства, причем каким-то образом ухитрился оформить два паспорта. Один на имя Стригуна Анатолия Олеговича, а другой киргизский. В нем он записан как
— Я не сомневаюсь в этом, но зачем?
— Господи, ну ведь не трудно догадаться, что если он сбежал, то не иначе как в родные места, где у него проживают сестра и мать.
— Если не упорол за большой бугор или еще дальше.
— Куда это дальше? — насторожился Говоров.
— Вселенная большая. Может, у человека душа рвалась к звездам, да только бренная плоть не пускала, вот он и решил оставить ее нам.
— Вы что? — захлопал глазами строитель. — Вы думаете… он мертв?
— Не знаю, пока не знаю, возможно, что завтра я смогу вам ответить на некоторые вопросы. Скажите мне, у него была щель между верхними резцами?
— Да, и довольно внушительная, такая, что при разговоре он даже присвистывал.
— А при ходьбе похрустывал. У него особые приметы были? Татуировки, родинки или еще какие козявки-бородавки?
— Насколько мне известно, ничем таким особенным он не выделялся.
— Ладно, вам что-нибудь говорит эта фотография? — На стол перед ним я выложил цветное фото, где на фоне живописных сосен между двумя мужиками стояла моя висельница. — Вам, случайно, не знакомы эти люди?
— Господи, ну что за вздор вы несете, как мне могут быть не знакомы эти подонки, если я сам их снимал прошлым летом. Слева стоит Денис, справа Стригун, а посредине сожительница, а может, и жена Линда. Или, говоря попросту, Лидия Александровна Коровина.
— Чья сожительница, чья жена? Дениса или Стригуна?
— Бог мой, ну конечно же Стригуна, Денису такую шикарную бабу не поднять. Мне кажется, из-за нее Толик и пустился во все тяжкие. Та еще стерва!
— Не надо так, — тихо попросил я, но он разбушевался пуще прежнего.
— Как это не надо, как это не надо, если из-за этой суки меня прокатили на полтора миллиона, а вы… Кол ей осиновый в задницу, чтоб она подохла.
— Успокойтесь, Игорь Викторович, в ту ночь, когда мы с вами гуляли в «Ночах Шахерезады», а точнее, отдыхали в ментовке, она ваше желание удовлетворила.
— Что? О чем вы? Не понимаю.
— Она либо повесилась сама, либо ее повесили — я склоняюсь ко второму варианту.
— Вот так да! Да что же это? — вдруг нелепо засуетился лукавый бизнесмен. — Как же это? Она ведь молодая, красивая, у кого же рука поднялась? Подонки!
— Господин Говоров, — попытался я урезонить его, — вы непоследовательны. Только что вы желали ей страшной и мучительной смерти, а теперь вдруг раскисли, как галета в горячем супе. Чего вдруг?
— Не
— Ага, понятно, как говорил Шурик: «Птичку жалко».
— Перестаньте вы наконец издеваться. Где она сейчас?
— А где, по-вашему, должны храниться невостребованные мертвецы через день после кончины? Думаю, что не на ипподроме.
— Оставьте. Она в морге, да?
— Удивительная сообразительность.
— Я немедленно туда поеду, надо забрать тело.
— И куда вы его денете? Положите на свой письменный стол или отнесете домой к жене? Уверяю вас, она не поймет и сочтет вас некрофилом. И вообще, вам в нынешнем положении это знакомство лучше не афишировать. Так можно перепутать все карты. Вами заинтересуется милиция, потянется веревочка, и в конце концов результат будет плачевный. Если вы не оставите своей бредовой идеи, то я умываю руки.
— Да, вы правы, и что это я расквасился? Ничего, сейчас пройдет, давайте выпьем за нее. Помянем по русскому обычаю.
— Не могу, я за рулем, а тем более за нее я пил позавчера ночью. Вы уж сами.
— Да, конечно. — Из ящика стола он извлек плоскую бутылку и, не утруждая себя пустым переливанием, засосал прямо из горлышка. — Но похоронить-то я ее могу?
— Едва ли, лучше сообщите мне адрес ее местопроживания, я шепну кому надо, и ее заберут родные. Это все, что вы пока можете для нее сделать. Она не наркоманка?
— Какую чушь вы несете, она и спиртное-то почти не пила, любила себя баба. А родных у нее в городе, кроме Стригуна, никого не было. Кто будет ее хоронить?
— Ладно, что-нибудь придумаем. Эта Линда не могла лечь под Дениса?
— Нет, слишком высокого мнения она о себе была.
— Мнение мнением, а природа требует.
— С нее было достаточно меня и Стригуна.
— Поздравляю, братья во Христе, — не смог сдержать я улыбки. — Но как же она могла оказаться в доме у Виноградова?
— Что? Вы об этом не говорили. Она там была?
— Скорее всего, да.
— Ничего не понимаю. Может быть, приходила вместе со Стригуном?
— Не уверен. Скорее всего, Стригуна в городе нет. По крайней мере, свою квартиру он продал. Сегодня в нее заселились другие люди.
— Продал? Когда?
— Думаю, давно, по крайней мере, еще до третьего марта.
— Ну вот, я же вам говорил, что искать его нужно на родине, он там.
— Возможно, но не гарантировано.
— Нужно туда съездить, навести справки, на месте это сделать легче. Это он убил Линду, больше некому.
— Сомневаюсь, впрочем, более или менее точно я об этом сообщу вам завтра, когда прояснятся некоторые детали. Кстати сказать, где она работала?
— Насколько я знаю — нигде. А точнее, она была у Стригуна на содержании.
— А почему не у вас?
— Последнее время у них с Толиком возникло что-то вроде любви, теперь-то я понимаю, какая это была любовь! Когда Стригун слинял, я несколько раз к ней заезжал, думал, что она в курсе, но всякий раз натыкался на закрытую дверь.
— Понятно, тогда на сегодня все. До свидания, и больше не пейте, завтра с утра вы мне можете понадобиться.