Гончаров попадает и притон
Шрифт:
– Во что был одет Геннадий?
– Кажется, в белую рубашку, а брюки… Не помню. Надеюсь, моя информация вам поможет. И я попросил бы ее источник оставить в тени. До свидания. Вас подбросить?
– Нет, искупаюсь, отдохну.
– Всего наилучшего, не подцепите чего-нибудь.
Злобно урча, «Нива» пошла в гору. А я, раздевшись, с удовольствием бултыхнулся в воду. Плавать – это удовольствие, дарованное нам Творцом много-много лет назад, когда мы еще были головастиками. А еще большее удовольствие при этом думать о чем-нибудь приятном. Например, о Валентине, о ее добром Федоре. Но о них думать
– Мужик, ты там водяным еще не стал? – окликнули меня с одного катера. – Битый час воду буравишь.
– Кайфую.
– Кайфуй, кайфуй, пока не отвалился…
– Мужики, а где Жорин катер?
– А черт его знает, он нам не докладывает. Иногда по неделе его нет. У него где-то есть берлога. То ли на островах, то ли на том берегу.
Растянувшись на песке, я наблюдал, как деловито, по-производственному, словно ткачихи к станкам собираются проститутки. Кто в одиночку, кто парами, на машинах и пешком, постепенно они заполняли пляж, разделяясь то ли на бригады, то ли на звенья. Иные же предпочитали индивидуальный метод.
Ко мне тащился вчерашний сутенер Курас, личность при свете еще более отвратительная.
– Че, мужик, отдыхаем?
– Отдыхаем!
– Ништяк, кого будешь?
– Тебя, кислодриста!
От такой невиданной наглости у него напрочь пропал голос.
– Аик… ик… ко… длу…
– Не кодлу, а падлу, тебя, значит, понял? От Жорика я. И заткни свою вонючую пасть, или я это сделаю сам. Пошел, мразь! Курас-п…
Не поднимаясь, я заехал ему пяткой в пасть, и, судя по его реакции, очень удачно. Согнувшись, он заюлил по песку под сдержанный хохоток своей паствы.
Я поднялся и спокойно пошел по пляжу, давая понять Максу, что все идет по плану. У знакомой лодки расположились мои вчерашние подруги, Верка и Элла.
– Пойдем, что ли? – кивнул я Верке.
– А повежливей нельзя?
– Повежливей пусть с тобой муж разговаривает. Сколько берешь?
– Сколько не жалко. Но за то, что ты уделал этого ублюдка, могу и бесплатно. Пойдем. – Она протянула руку, чтобы я помог ей встать.
Игнорируя светские манеры, я отвернулся, наблюдая закат.
– Хоть ты и хам, но я с тобой пойду.
– Куда?
– Есть у меня местечко, а ты не садист?
– Нет, идем.
– Элла, ты, если что, смотри! Я крикну. Пойдем,
Ее любовное гнездышко было поплоше Галкиного и состояло из старой двухместной палатки, прикрытой ветками.
– А ты точно не садист? – спросила она уже у входа.
– Нет, я вчерашняя лесбиянка-медсестра, Констанция.
– Господи-и-и! – Она приготовилась сесть на сучковатое бревно. Этой возможности я ей не дал.
– Успокойся, мне нужно с тобой поговорить.
– Но ты же мужик?
– Уже сорок два года, могу это аргументировать.
– Не надо, так вижу. Зачем же вчерашний маскарад?
– Так получилось.
– Трахаться-то будем?
– В другой раз. Ты вчера мне кое-что рассказала про Жору.
– Нечего я не говорила, – испуганно затараторила она, – пьяная была. Вот и несла всякую чушь. Забудь.
– Ну и терпите дальше его издевательства. Я подумал, что ты хочешь отомстить за ту убитую им девочку. Отомстить за все надругательства над вами. Ошибся, извини. – Я сделал вид, что собираюсь уходить.
– Нет, погоди. Я… я… не знаю… Я боюсь.
– Успокойся, тебе ничего не нужно делать, кроме как поспрашивать девочек, на какой машине уехал Гена Длинный в ту ночь. Внешность водителя, желательно номер машины и имя владельца. Буду ждать твоих известий до утра по телефону… Только, пожалуйста, не вякай громко на весь пляж. До встречи по телефону.
– Подожди! Ты… точно уверен, что его упекут надолго?
– С вашей помощью, да.
– Подожди здесь, я схожу к одной девчонке, она должна была видеть. Подожди. Там, у меня в палатке, есть водка и кола. Жди.
Нижним краем солнечный диск коснулся горизонта, готовясь поставить жирную точку на сегодняшнем дне. Я заполз в палатку, выпил стакан водки и подумал, что Гончаров начинает вести жизнь альфонса. Вчера взял у проститутки пятьдесят пять тысяч, сегодня пью их водку, а завтра буду жрать их суп. Веселая перспектива.
Чуть слышный шорох раздался слева. Я насторожился, крепко сжимая горлышко бутылки.
– Константин Иванович, как вы?
– Черт, чего тебя сюда принесло? Знака я не подавал.
– Не подавали, но вы ушли из прямого зрения, а там сутенеры кучковаться начали. Нюхом чую, не к добру.
– Ладно, отобьемся. Но вряд ли они предпримут что-то серьезное. Жора еще не приехал?
– Нет. Я набросал его портретик, вроде похожий.
– Ну и отлично. Сиди там, где сидишь, только мышкой. Замри, она идет.
– Ой, Костя, – вползая в палатку, захныкала Верка, – чего-то мне не по себе.
– Что узнала?
– В общем, так. Ритка видела, как он садился в белый «жигуль» четвертой модели. Номеров она не знает, а вот за рулем была баба. Она сама его и позвала.
– Как?
– Где ты, говорит, так нализался? Поехали, отвезу домой. Он вроде брыкаться стал, а она ему: «Гена, садись, а то будут неприятности». Вот примерно такой разговор получился. Потом он сел и уехал с ней вместе… – Она оглянулась и зашептала: – Чего-то мне не по себе. Наши пастухи шепчутся, за мной было увязались. Я, правда, их прогнала, говорю, у меня клиент, но…
– Короче, дергаем отсюда, Вера, пока не поздно, и эту Ритку прихватим. Они видели, как ты с ней базарила?
– Да.