Гончаров
Шрифт:
В то же время сказать, что он совершенно лишен доброй воли и только «плывет по течению», нельзя. Он проявляет свою волю в том, что сознательно уходит от суеты, с участием относится к другим людям: в первой части романа он выслушивает всех (но никто не хочет выслушать его «два несчастья»: письмо от старосты и переезд на другую квартиру). Обломов заступается за честь женщины и дает пощечину негодяю Тарантьеву. Обломов добр, «нежен», как говорит Ольга Ильинская.
Все эти нравственно значимые поступки Ильи Ильича — плод его волевых устремлений, только они направлены не в социум и не во внешнюю сторону жизни, а в ее внутреннюю, нравственную основу. Вот почему автор не выносит ему приговор, но выдвигает на первый план как окончательный итог — возможность Божьего милосердия. Разгадка судьбы Ильи Обломова — в том же 16-м стихе 10-й главы Евангелия от Матфея, где говорится о «голубиных» качествах апостолов: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змеи и просты, как голуби». Несомненно, Илья «прост, как голубь», но совсем не проявляет качеств «мудрой змеи». Зато он вполне последовательно воплощает образ «овцы среди волков».
Если Обломов выражает одну сторону христианства (кротость, смирение, нищета духа), то Андрей Штольц и Ольга — другую. Христианские представления Штольца о жизни акцентированы автором. То, чего не удостоился Обломов, сказано в романе о Штольце: «Веру
Штольц с восьми лет «разбирал по складам… библейские стихи и… с матерью читал священную историю». В полном соответствии с требованиями христианского учения о воспитании Штольц вырос и развивался в обстановке душевной и телесной бодрости и свежести, целомудрия. Гончаров обращает внимание на неусыпное внутреннее внимание юноши к своей душевной жизни («Так же тонко и осторожно, как за воображением, следил он за сердцем»), на волевые усилия («Кажется, и печалями, и радостями он управлял…»), а главное, на боязнь «ночной культуры» (Г. Флоровский), воображения («Больше всего он боялся воображения»); и наконец, Гончаров приписывает Штольцу свое собственное неутомимое стремление к анализу душевной жизни и тонкому поиску меры, «тонкой черты, отделяющей мир чувства от мира лжи и сентиментальности…».
Особенно подробно описывает романист рассуждения Штольца о браке. Автор «Обломова» исходит из представления о главенствующей роли мужчины в душевно-духовной жизни женщины. Ольга отвергла Обломова, в частности, и потому, что он не способен оказался руководить ее душевно-духовной сферой, но, напротив, требовал ее руководства. Этот момент оказывается весьма значащим как для Ольги, так и для Штольца.
Особо следует сказать об одной героине, оставшейся в тени, но концентрирующей в своем образе наиболее высокие точки нравственно-духовной атмосферы романа «Обломов». Это Агафья Матвеевна Пшеницына. Пшеницына выступает в романе как образец бескорыстной любви к Богу и к своему ближнему. Именно она выполняет первую и вторую заповеди Христа. [206] А ведь об этих заповедях Сам Христос сказал исчерпывающе ясно: «На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф., 22: 40). При всей приземленности внешний образ Агафьи Матвеевны весь окутан атмосферой евангельской любви. Ее вера и любовь подчеркнуто просты: «Она как будто перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам… полюбила Обломова просто, как будто простудилась… Она молча приняла обязанности…» В ее образе нарочито и подчеркнуто заданы как отсутствие рефлексии и рассуждения, так и избыток непосредственной и самой ей необъяснимой любви: «Она сама и не подозревала ничего: если б ей это сказать, то это было бы для нее новостью, — она бы усмехнулась и застыдилась».
206
«Возлюби Гопода Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою и всем разумением твоим»: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «Возлюби ближнего твого, как самого себя»; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф., 22: 37–40).
Только эта героиня любит истинно христианской любовью в романе: «Чувство Пшеницыной… оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой. Оно было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви, поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда не узнал об этом». И еще: «… Когда Обломов сделался болен, она никого не впускала к нему в комнату, устлала ее войлоками и коврами, завесила в окна и приходила в ярость — она, такая добрая и кроткая, если Ваня или Маша чуть вскрикнут или громко засмеются?., она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом… написав крупными буквами на бумажке «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянув за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу… Все ее хозяйство, толченье, глаженье, просевание и т. п. — все это получило новый, живой смысл: покой и удобство Ильи Ильича».
Из главных героев только Агафья Матвеевна важнейшие акты своей жизни переживает в церкви. И только она любит, а не рассуждает и не рефлектирует о любви. Только она в романе «себя, детей своих и весь дом предавала на волю Божью». Это очень многозначительное замечание автора, свидетельствующего о том, что лишь Агафья Пшеницына в романе «ходит под Богом». Только о ней в романе сказано, что она «жила не напрасно» — именно потому, что «она так полно и много любила». Образ Агафьи Пшеницыной оттеняет все остальные романные образы. Любовь к Богу и ближним, по заповеди Христовой, исповедует во всей полноте только эта героиня. Все остальные герои любят себя более, чем что бы то ни было. Таким образом, вопрос о смысле жизни, как всегда у Гончарова, без нажимов и акцентов разрешен в образе Агафьи Пшеницыной. Как христианин, Гончаров полагает смысл жизни прежде всего в любви. Как тут не вспомнить слова М. Пришвина о «Старосветских помещиках» Гоголя: «Старосветские помещики не знают смысла жизни, и Гоголь от них не отворачивается. И не надо этого смысла. Ибо они любят друг друга и мир». Однако романист не выносит сурового приговора остальным героям, героям не столько любящим, сколько рассуждающим о любви. Он с сочувствием относится к их мучительной рефлексии, отчасти указывая и на невозможность для них — в силу многих причин — духовного пути Агафьи Пшеницыной и указывая на исключительность последней.
«Обломов» — произведение, проникнутое евангельской идеей, это роман о русском человеке и его исторической драме. Но это и мировой роман. Несмотря на то что раздавались мнения, будто в Обломове «мы имели дело с психологией одного только определённого класса, и то лишь в определённый момент его исторической жизни», [207] Илья Обломов — это не какая-нибудь калька с местных нравов. Художественный гений Гончарова создал поистине мировой образ, охватывающий типические черты психологии не только русского человека. По глубине типизации это столь же значимый образ в мировой литературе, как Гамлет и Дон Кихот. Переводчик произведений Гончарова на датский язык П. Ганзен писал: «В Обломове я нашел столько знакомого и старого, столько родного… и в нашей милой Дании есть много «обломовщины»»… Западник, знаток европейской, в особенности английской литературы A.B. Дружинин по выходе романа написал: «По лицу всего света рассеяны многочисленные братья Ильи Ильича»*. Английский ученый Э. Рис уже в XX веке отмечал: «Тайные следы Обломова существуют в каждом человеке, где бы он ни находился…» [208] Образ Ильи Обломова несет в себе явные и скрытые переклички с образами мировой литературы, такими как Гамлет, Дон
207
Вл. Кр.(Кранихфельд В. П.). ИЛ. Гончаров // Современный мир. 1912. № 6. С. 317.
208
Rhys Emst.Introduction to «Oblomov» by I.A. Goncharov. London, 1932. P. 2. См. также: Reeve F.Russian novel. New York, 1966. P. 38.
209
He говоря уже о том несколько неожиданном факте, что в настоящее время в Европе и мире насчитываются уже десятки, если не сотни кафе и других заведений под названием «Обломов».
Успех романа превзошел все ожидания Гончарова. Недаром И. С. Тургенев сказал о романе: «Пока останется хоть один русский — до тех пор будут помнить Обломова». Было ясно, что «Обломов» — произведение нерядовое. В самом деле, роман имеет необычный даже для русской классической литературы масштаб обобщения. В нем выразился в наиболее полном виде русский национальный менталитет. Недаром А. Н. Толстой написал A.B. Дружинину: «Скажите Гончарову, что я в восторге от «Обломова» и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет — это то, что «Обломов» имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и не временный в настоящей публике». Философ B.C. Соловьев считал, что Гончаров создал «такой всероссийский тип, как Обломов, равного которому по широте мы не находим ни у одного из русских писателей».
В самом деле, «Обломов» не просто имел успех у читающей публики. Роман утвердил писательский авторитет Гончарова настолько, что он, по сути, признаётся классиком русской литературы, главой школы русского романа ещё при жизни. «Обломовым» интересуются буквально все слои общества, даже сам император Александр II. Министр народного просвещения Е. П. Ковалевский 25 февраля 1859 года, сразу после выхода второй части «Обломова», составляет для царя рапорт о первых двух частях романа как о произведении, выходящем «из ряда обыкновенных явлений беллетристики». «Достоинства сочинения заключаются в художественном изложении и глубокой разработке подробностей, составляющих отличительную черту замечательного таланта г. Гончарова…». [210] 27 апреля Е. П. Ковалевский пишет новый рапорт на имя Александра II с кратким изложением окончания романа «Обломов»: «Большой роман г. Гончарова кончен. Литература наша получила в нем капитальное приобретение…» [211]
210
См.: Andre Mazon.Un maitre du roman russe Ivan Gontcharov. Paris, 1914. P. 342–343.
211
Там же. P. 343.
В храме Святого Пантелеймона
После заслуженного триумфа романа «Обломов» Гончаров решается вновь — и уже твёрдо — вернуться к мысли об окончании последнего романа трилогии — «Обрыв». Это произведение вбирает в себя уже более широкий спектр «русских вопросов» и пишется Гончаровым с другим настроением. Кажется, что-то переменилось и сдвинулось в самом времени, в самой атмосфере эпохи. Многие люди гончаровского круга начали заметно праветь в своих взглядах уже в конце 1850-х — начале 1860-х годов. Выразилось это в том числе и в осязаемой тяге этих людей к церкви. Гончаров, скорее всего, никогда не порывал с церковью, но до конца 1850-х — начала 1860-х годов ни положительные, ни отрицательные сведения по этому вопросу не фиксируются в документах. Во всяком случае, его церковная жизнь не демонстрируется и не акцентируется им самим. Со временем это изменилось. При скудости сведений о жизни писателя мы не можем точно сказать о том, какие храмы посещал Гончаров как прихожанин в течение своей жизни. Такие сведения есть лишь о храме святого великомученика Пантелеймона, да — эпизодически — ещё о двух-трёх церквях. А ведь проявления человека в его отношениях с церковью очень многое проясняет! В том числе и в случае с автором «Обломова».
Скорее всего, Гончаров начинает посещать храм святого великомученика Пантелеймона, когда поселяется в доме на улице Моховой. Храм располагался недалеко от дома. После возвращения в Санкт-Петербург из кругосветного путешествия на фрегате «Паллада» он снимает квартиру на Невском проспекте в доме Кожевникова, близ Владимирской улицы. [212] Это предположение можно сделать на основании его общения со священником М. Ф. Архангельским.
В приходе святого Пантелеймона, который находился в центре Санкт-Петербурга, был серьёзный церковный клир, служили священники, имеющие ученые степени. В списках петербургского духовенства обозначено, что в этом приходе служили, помимо Гавриила Васильевича Крылова, священники Михаил Ферапонтович Архангельский и Павел Федорович Краснопольский, а также дьякон Николай Васильевич Тихомиров. Все они, судя по упомянутому списку, были людьми учеными: либо кандидатами, либо магистрами. Воспоминания Н. И. Барсова дают некоторое представление о духовнике Гончарова — протоиерее Гаврииле Крылове. Это был человек, судя по всему, влиятельный в церковном мире. Достаточно сказать, что Барсов упоминает о близком знакомстве отца Гавриила с придворным протоиереем Иоанном Васильевичем Рождественским, который обучал Закону Божьему великого князя Сергея Александровича Романова [213] . Протоиерей Иоанн отличался высокими духовными качествами, которые еще более укрепились в посланных ему Божиим Промыслом испытаниях: перед принятием священства он потерял жену и всех детей. Знакомство с отцом Иоанном духовника Гончарова свидетельствует как о замечательных духовных дарованиях отца Гавриила, так и о его авторитете в церкви.
212
Во всяком случае, в «Необыкновенной истории» он пишет, что Тургенев «в 1855 году., пришел… на квартиру (в доме Кожевникова, на Невском проспекте, близ Владимирской)…» (Гончаров И. А.Собр. соч. В 8-ми томах. Т. 7. М., 1980. С. 355).
213
См.: Кучмаева И.К. Жизнь и подвиг Великой княгини Елизаветы Федоровны. М., 2004. С. 29–31.