Гончарова Г.Д. Средневековая история
Шрифт:
Розовым стенки обивала?
А самосовершенствоваться в голову не приходило, нет? Или заглядывало и в ужасе удирало?
Замурзанное и довольное дитё было отдано на руки Эмме с приказом умыть и переодеть. Ребенку, было заявлено, что от твоего пыльного вида со стола пироги убегут. Мири фыркнула, но увести себя позволила. И даже обещала не орать слишком громко.
А Лиля быстро проглядела связки писем от отца.
М-да.
Мужчины, что ж вы за народ?
Или все зависит от женщины?
И
С Красавицей Чудовище стало принцем. Со светскими дамами Принц стал Чудовищем. С Лилей отец обращался как с ребенком. На, деточка, конфетку, скушай – и не лезь ко взрослым. Главное, что ты жива-здорова. А остальное мелочи жизни.
Ни рассказов о своей жизни, ни каких-то серьезных расспросов, все письма примерно одного содержания. Только в первых попадаются пассажи ‘Альдонай заповедовал терпение...’, ‘жена должна повиноваться мужу...’, ‘Джес – достойный молодой человек...’.
Похоже, сначала Лиля пыталась жаловаться. Но если она делала это в своем стиле – оно и неудивительно, что отец не прислушался. А отцовскими делами... а интересовалась ли она?
Верилось слабо.
Лилиан казалась Але довольно избалованной особой. Из девиц, которые твердо уверены – солнце светит миру из их попы. Чтобы она чем-то интересовалась, кроме себя?
Ой ли...
Надо это менять. Но не в первом письме. Сначала надо покаяться.
Слова пришли словно сами собой. Лиля уселась за стол – и перо поползло по бумаге, оставляя корявые буквы.
Любезный мой отец.
Откуда вынырнуло это обращение? Черт его знает. Может быть, от Вильяма Шекспира? А, неважно...
С горечью осознаю я, что меня настигла кара за глупость и недалекость. Я потеряла ребенка. И только потому, что была этого недостойна. Ни такого мужа, как Джерисон Иртон, ни такого отца, как Вы. Вы столько для меня сделали, а я была неблагодарна и надменна. И Альдонай покарал меня. Отец, я обещаю исправиться. Я стала графиней, не сознавая своего долга. И была наказана за это...
Прошу Вас не баловать меня более незаслуженными подарками. А если что понадобится для Иртона – я отпишу вам.
Я благодарю Вас за заботу – я должна была сделать это раньше и сказать, что я вас люблю... Искренне надеюсь, что у Вас все благополучно. Я буду молиться за Вас и моего супруга.
Если бы я была умнее – Альдонай не наказал бы меня потерей долгожданного ребенка...
Ваша любящая дочь.
Лилиан Элизабетта Мариэла Иртон.
Лиля еще раз перечитала письмо, свернула, покапала воском и приложила печатку. Вот так. Тему ребенка надо подчеркивать.
А для первого раза достаточно.
Я была глупа и неблагодарна. Осознала, раскаиваюсь...
Так и двигаться дальше. А что попросить у отца?
Вот Ингрид приедет, осмотрим поместье, составим смету – и вперед. Да и часть скота пригнать
Рыбу, вон, ловить пора...
Люди у меня с голоду умирать не будут.
Письмо Тарис Брок принял – и пообещал отправиться завтра на рассвете. Лиля сердечно поблагодарила его, распорядилась сгрузить подарки ей в комнату – и попросила вирман помочь в этом сложном деле. Те послушно транспортировали все от телеги до покоев. и Лиля приступила к распаковке. Чтобы спустя десять минут начать ржать в голос и тихо ругаться.
Подарки были хороши. Но!
Розовый бархат!
Розовая кожа на сапоги!
Розовое!!!
НЕНАВИЖУ!!!
Но не отсылать же обратно? Надо бы это дело отправить Хельке – авось что приличнее за это выторгует? Дорогое же все!
Или это можно перекрасить? Бархат не для батика, но может хоть что-то можно сделать?
Эмма подвернулась как нельзя кстати.
– где поместили травника?
– госпожа, я его разместила в комнатах для прислуги.
– Отлично. Проводи.
В комнату Лиля опять-таки вошла без стука. И улыбнулась. Энтузиаст малолетний...
– Добрый день, Джейми...
Джейми Мейтл, травник неполных шестнадцати лет от роду оторвался от ступки, в которой что-то растирал – и поклонился.
– Ваше сиятельство...
Лиля махнула рукой.
– Все в порядке?
– Да, госпожа графиня.
– Тебе здесь удобно?
– да...
– Скажи, что у нас с краской?
– Краской, госпожа графиня?
В разговоре выяснились печальные новости. Органические краски тут известны. И зверобой варят, и луковую шелуху. И кучу других трав... но!
Все они нестойки.
Ой, не просто так живописцы прошлого только что не козлиные рога в краски подмешивали. Ибо – нестойкость – это диагноз.
Батик после первой стирки превратится в половую тряпку. Увы.
А покупать дорогую ткань, чтобы выкинуть? Нет, не будут.
М-да.
Но на посуде краска же не смывалась? Вот хохлому расписывали... из нее ведь ели. И каждый день. Но там слой лака наносили. А гжель?
Там-то лака не было...
А как красиво, синее, белое...
Синее... турнбулева синь? Индиго? Берлинская лазурь?
Лиля прищелкнула пальцами, ловя мысль. Хлорид железа и гексацианоферрат калия. И то, и другое встречается в природе. Тебе и карты в руки. Есть гжель-посуда?
Будет гжель-одежда! Мода – дрянь такая! Кто прогнет – тот и диктует правила! А уж развернуть пиар-компанию в мире, где даже таких слов не знают – запросто!
Надо только подумать, что есть в хозяйстве!
А уж химию она знает.... Ладно! Начнем с простого.
Химлаборатория. И стеклянная посуда.