Гонители
Шрифт:
Второй, опустив Цуй, выхватил меч и ткнул в живот Хо. Потом рубанул по голове.
Цуй закричала. Рассвирепевший воин рубанул и ее.
Из выбитого окна вырвалась Хоахчин.
– Ой-е! Вы что, проклятые мангусы, наделали!
Воин, убивший Хо и Цуй, занес было меч, но монгольская речь Хоахчин остановила его.
– Ты кто такая?
– Уйди, уйди, мангус! – Хоахчин схватила горсть земли и бросила в лицо воину.
Отплевываясь, он отскочил. Из дома выглянули другие воины.
– Смотрите, сумасшедшая! А говорит по-нашему.
Хоахчин пошла на них – с
Хоахчин положила брата и Цуй рядом, укрыла одеялом, села возле них, поджав под себя ноги.
– Зачем я пережила вас? Зачем мои глаза видят это? Ой-е!
…Через несколько дней в городе начались пожары. Рыжее, как борода хана, пламя взвивалось выше башен, выше пагод, рушились крыши императорских дворцов, щелкала, лопаясь, раскаленная черепица, обугливались деревья в пышных садах, от сажи и пепла стала черной вода каналов и рукотворных озер. Срединная столица горела больше месяца.
В пламени пожара погибло многое из того, что питало гордость государей дома Цзинь, что было сотворено умом и трудом людей, живших в легких домиках, полыхавших, как солома.
Черный пепел стал могилой для Хо, Цуй и Хоахчин, для тысяч других богатых и бедных, счастливых и несчастных.
Глава 16
Сам хан не пошел в Чжунду. Не достигнув Великой стены, он с кешиктенами остановился летовать у Долон-нура. Тут была терпимой жара и росли хорошие травы. Принять сокровища Алтан-хана послал Шихи-Хутага, Онгура и нойона кешиктенов Архай-Хасара. Они возвратились с караванами, нагруженными тяжелыми вьюками. Тканей в Чжунду захватили так много, что шелк, не жалея, скручивали в веревки, увязывали им вьюки. Однако не одни лишь ткани доставили караваны. В ханском шатре разложили только небольшую часть сокровищ Алтан-хана, но от них рябило в глазах. Серебро, золото, самоцветы, жемчуг, фарфор, блеск шитья халатов Алтан-хана и его жен, зонты, оружие, сбруя… Все – отменной красоты.
Вместе с Хулан хан осмотрел богатства, добытые его храбрыми воинами, сел на свое место, скрестил ноги. Хулан примеряла то один, то другой халат, смотрелась в бронзовое, оправленное в серебро зеркальце…
– Все ли вы забрали в хранилищах Алтан-хана? – спросил он у Шихи-Хутага.
Шихи-Хутаг развернул книгу, простеганную шелковыми шнурами.
– У них, великий хан, везде порядок. Все, что хранилось, было занесено сюда. Мы сверили – ничего не упустили. Главный хранитель передал сокровища из рук в руки.
– Так. Ну, а себе кое-что взяли?
Взглянув на Онгура и Архай-Хасара, Шихи-Хутаг промолчал. Выходит, взяли… Хан сразу посуровел.
– Говорите!
– Сами мы ничего не брали, – сказал Архай-Хасар. – Но хранитель сокровищ преподнес нам подарки.
– Что же ты получил, Архай-Хасар?
– Да так… Доспехи… Меч Алтан-хана.
– А ты, Онгур?
– Шелка травчатые, чаши серебряные…
– Что досталось тебе, Шихи-Хутаг? – Хан говорил все медленнее, все больше суживались его светлые глаза.
– Ничего,
– Вы слышите? Недаром я избрал Шихи-Хутага блюстителем и хранителем Великой Ясы [27] . Вы нарушили мое установление. Потому возвратите все, полученное таким недостойным путем. Идите. – Хан взял из рук Шихи-Хутага книгу с описью, полистал твердые страницы, жалея, что ему недоступна тайна знаков. – Почитай, что тут написано.
27
Великая Яса – законоуложения Чингисхана.
– Я не могу сделать этого, великий хан. Их язык и их письмо.
– А как же ты сверял-проверял?
– Я нашел людей знающих. Они мне читали – я запоминал. Одного из этих людей я привез тебе. Он хорошо говорит по-нашему и называет себя родичем Елюй Люгэ.
– Позови его сюда.
В шатер вошел рослый человек с длинной, почти до пояса, бородой, степенно поклонился.
– Шихи-Хутаг говорит, что ты родич Елюй Люгэ.
– Да, великий хан. Мое имя Елюй Чу-цай. Как и Люгэ, я один из потомков государей киданьской династии. – Голос у Чу-цая был густ, раскатист, говорил он сдержанно-неторопливо.
– Ваши предки были унижены. Я отомстил Алтан-хану за вас. Ты должен быть мне благодарен.
– Великий хан, мой дед, мой отец и я сам верно служили дому Цзиней. Я был бы виновен в двоедушии, если бы, обратясь лицом к тебе, стал радоваться бедствию моего прежнего повелителя.
– А твой родич Елюй Люгэ? – хмурясь, спросил хан. – Не станешь же говорить, что он тоже думает так.
– Люгэ – воин. Потому наши мысли и поступки не всегда сходны. Чувству вражды и ненависти нет места в моем сердце.
Хан перебил его сердито-насмешливо:
– Но это не помешало тебе помочь Шихи-Хутагу очистить хранилище Алтан-хана. Как же так?
– Посмотри, великий хан, хотя бы на седло, лежащее у твоих ног.
Золотые узоры тонки и легки, будто сотканы из шелковых нитей. Нет ни единого лишнего завитка, все сплетения, пересечения согласны друг с другом. Любая из этих драгоценностей совершенна, любая есть воплощение вековых поисков разного рода умельцев. Я не хотел, чтобы все это было расхищено, изломано, разбито, сгорело. Как это случилось с древними книгами.
– Бережливый… Но книгу можно написать, золотое седло – сделать.
– Можно, великий хан. Но… книга – хранилище человеческого ума, изделие – хранилище его умения. Все уничтожая, мы обрекаем себя на поиски того, что было давно найдено, на познание познанного.
Его рассудительность пришлась по нраву хану, и он спросил:
– Будешь служить мне?
– Мои руки не умеют держать оружие, великий хан.
– Воинов и без тебя достаточно. Мне нужны люди, умеющие писать и читать на языке этой страны. Чем ты занимался в Чжунду?