ГОНИТВА
Шрифт:
– Гонец, гонец, – с досадой повторил он на недоуменный взгляд Айзенвальда. – Разве вы… Ох, черт! В самом деле… Не смотрите на меня так, – Казимир ткнул пальцами себе в лоб, – вот здесь должны быть две звезды. Впрочем, вы не местный. К вам это может не относиться. Где же это?!
Он стал рыться в книжных грудах; грохоча, посыпались тома; как подбитые курицы, замахали страницами.
– Вот! Читайте здесь!!
Напрягая глаза, отставной генерал стал разбирать полузабытую вязь лейтавского письма. Сколько он перечитал в свое время. Да, еще в 1801, когда его, перспективного офицера, назначили в отдел Генштаба, планирующий подготовку к вторжению в Лейтаву. Он тогда срочно "заболел"
Абзац, который указал Горбушка, представлял собой апокрифическую версию "Сонаты Ужа", одной из хроник междоусобиц, сотрясавших Лейтавские земли на протяжении VIII – XII веков. Опоэтизированная борьба за власть, завершившаяся смертью князя и самоубийством жены и всех наследников. История драматическая, но не редкая. Впрочем, согласно данной версии, Эгле вместе с детьми бежала, унося с собой бронзовые княжеские короны, исполненные в форме ужей и наделенные некой таинственной силой. Какого рода силой – хроника умалчивала.
Айзенвальд потер лоб над бровью, неосознанно скопировав жест отца Казимира:
– Извините. Я плохо соображаю, когда голодный.
Ксендз сделался красным, как вишня.
Накрывая на стол, он разбил пару тарелок, и только чудо спасло от падения сковородку с шкворчащим салом. Но после первой рюмки действительно хорошей марсалы все как-то наладилось.
– Вы когда-либо видели ужа? – Казимир, оправившись от дикого смущения, так усердно топтал в себя остывающую картошку, что говорил с трудом. – Гибкое тело в черной шкурке… а на голове такие оранжевые или желтые "ушки" – как янтарины… – не выпуская вилки, ксендз потянулся к нужной ему книге, вызвав очередной книгопад с хлопаньем и облаками пыли. Нацелившаяся на сало мышь позорно бежала, – …не перепутаешь. Вот оно! "Они кормят также, словно домашних богов, каких-то толстых и четвероногих змей черного цвета, которых называют гивойтосами". Ян Ласицкий, историк XIV столетия, "О богах жмудинов", – ксендз торжествующе потряс пухлой, растрепанной книжицей "ин фолио". Айзенвальд закусил губу, чтобы не засмеяться. – Насчет ног он, конечно, того…
Горбушка повернулся, чтобы оказаться с гостем лицом к лицу:
– Вот сидит перед вами такой… нелепый неудачник… никакой патриот?
– Это потому, что после моей исповеди вы кормите меня салом, а не выкинули на мороз и не ткнули вилами в азадок?
Ксендз хрюкнул. Перегнулся пополам и залился таким искренним смехом, что генерал тоже не смог удержаться. Взрослые мужики хохотали и всхлипывали, будто удачно созорничавшие мальчишки – ерзая на лавке, заставляя греметь и приплясывать посуду на столе.
– И-и-именно!!… – выдушил Казимир, отирая слезы. – В-вы не п-представляете, к-как я с-счас-стлив… Сидеть здесь, – он обвел рукой пространство, – сдыхать от одиночества… читать не в себя… копить никому не нужные сведения… – он резко обернулся, локтем опрокинув рюмку. – Когда я понял… что мой костел – узел Узора, место силы для гонцов…
Айзенвальд кивнул.
– Ничего вы не понимаете… Надо сдыхать в этом погребе, надо потерять надежду, чтобы однажды к вам, наивному дураку, явился немец и оказался гонцом. Чтобы Узор, который рассыпается, опять начал жить.
Ксендз дрожащей рукой налил марсалы:
– Выпьем за Ужей!
– Почему?
– Потому что любой лейтвин вам скажет про тончайшее чутье ужей к изменениям и умение выбраться из любой ловушки. Потому что ужи прекрасно приручаются. И еще до сих пор во многих деревнях их используют в качестве мышеловов и сторожей. Тем более что там, где они водятся, никогда нет и быть не может гадюк. И как ужей, узнают по звездам над бровями гонца.
Красиво звякнуло стекло. Устав от длинной речи, ксендз расслаблено созерцал сбегающие на дно рюмки розовые капли. Глубоко вздыхал. Сонно жмурил серые добрые глаза.
– Но почему вы решили, что я гонец?
– Ну, а если бы вы оказались в незнакомом сугробе посреди зимней ночи в расхристанной шубе, без шапки, коня и оружия, это было бы достаточным доказательством? – Казимир лукаво улыбнулся. Кинул под стол кусочек сала. Подпер руками острый подбородок. – Способности гонцов не настолько уникальны, как нам, лейтвинам, хотелось бы думать.
Он потянулся к очередной книге, перехватил взгляд гостя, брошенный на книжные хребты, и тихо засмеялся:
– Хорошо, без цитат. Насколько я разобрался, гонцы унаследовали либо стихийно повторили многое, что было свойственно культуре бардов кельтского этноса. Не только лишь странствующих певцов, как они сейчас понимаются, но объединения людей, собирающих, поддерживающих и передающих знания. Но есть и различия. У кельтов… желающий посвящения укладывался в лодку и отпускался в бурное море… Либо в его желудок запускалась живая ядовитая змея.
Ксендз нанизал на вилку последнюю картофелину, осмотрел ее со всех сторон и – вернул на тарелку. Все звуки в доме вдруг стали странно отчетливы: шуршание мышей, скрип цепи и стук маятника ходиков, прячущихся за занавеской, стрельба в печи угольков.
– Смысл этих испытаний был двоякий, – продолжал Казимир монотонно, – во-первых, поставить человека в ситуацию полной психической смерти, принудить пересмотреть все свои взгляды на жизнь и ее конец. Во-вторых, в такой ситуации от человека не зависело абсолютно ничего, а только от судьбы. Или от бога – кто во что верил.
Айзенвальду сделалось холодно. Сам того не заметив, Казимир истолковал ему суть пребывания рядом с призраками в заколдованном доме, в непонимании и сомнениях.
– От гонцов же зависит очень многое. Если не все. От них – то ли потомков реальных ужей, принявших зачем-то человеческий облик, то ли восприемников силы, заключенной в спасенных Эгле коронах. Голоса земли, который они умеют слышать.
Окрестности Вильно, три года назад