Гонка с преследованием
Шрифт:
– Ты не торопишься, Володя?
– Привычка, Варя. Я водитель. Дальнобойщик. Времени даром не теряю.
Они помолчали, наблюдая за сыновьями. Мальчики явно нашли общий язык. Яма была уже таких размеров, что должна была казаться обоим бездонной пропастью. Удел людей – жить иллюзиями. С ранних лет до глубокой старости. Мошков старался быть реалистом. Если Господь создал мужчину и женщину такими, какие они есть, то зачем все усложнять? Флиртовать приятно, но самое увлекательное начинается потом, когда паутина намеков, недомолвок и условностей разорвана.
– Заметно, – произнесла Варя, посмотрев ему в глаза. –
– Не все, – возразил он.
Она усмехнулась и, отведя взгляд, спросила:
– И куда ты ездишь, Володя? Далеко или не очень?
– Зависит от настроения. Иногда три дня пути как один пролетают. Иногда тянутся, как целая неделя или даже месяц. Я сейчас в Литву гоняю.
– Да? – обрадовалась Варя. – Не шутишь?
– Что тут смешного, не понимаю. – Он пожал плечами.
– Но мне очень надо в Литву! А тут ты… Даже не верится, что такие совпадения бывают.
– Я же не пассажиров вожу, – осторожно пояснил Мошков. – Грузы. Дальнобойщик. Это значит…
– Я знаю, что это значит, – перебила Варя.
Он недоверчиво хмыкнул. Что может знать посторонний человек, тем более женщина, о его профессии?
Это благодаря ему, дальнобойщику, сограждане получают свое пиво, замороженную рыбу и миллионы тонн других вещей, вплоть до мыла. Суровые, немногословные работяги развозят все это по миру примерно за тысячу баксов в месяц. Они могут позволить себе спиртное только в перерывах между рейсами, не страдают бессонницей, обладают крепкими нервами и умеют преодолевать препятствия без скулежа и перекладывания ответственности на других.
Профессия водителя грузовиков связана с определенными рисками. Он подобно моряку, уходящему в плавание, вынужден надолго оставлять семью. Ему приходится собственноручно устранять поломки своего механического чудовища, отвечать за сохранность груза, мириться с массой бытовых неудобств, преодолевать сонливость во время долгих перегонов, быть готовым отразить нападение дорожных грабителей всех мастей. Все это с лихвой окупается высокими заработками, уверенностью в завтрашнем дне, романтикой дальних дорог, наличием верных друзей.
– Ты знаешь, что это значит, – повторил Мошков, кивая. – Отлично. Давай встретимся как-нибудь вечером, и ты мне расскажешь.
Сарказмом можно было запросто испортить едва завязавшиеся отношения, но Мошков просто не смог удержаться. Честно говоря, он ожидал, что Варя перейдет на сухой тон и позовет сына в качестве живого щита от домогательств малознакомого мужчины, но этого не случилось.
– Не возражаю, – ответила она игриво. – Но за это ты должен мне кое-что пообещать.
Столь быстрая капитуляция насторожила бы Мошкова, если бы его не переполнили торжество и гордость победителя.
– Что именно? – спросил он.
– Сперва скажи, ты, случайно, не в Каунас ездишь?
– Случайно в Каунас. А что?
– А то, что мне именно туда надо.
– Хм… – Мошков потер подбородок. – Почему не поездом или самолетом?
– На то есть причины, – таинственно произнесла Варя. – Возьмешь меня с собой?
Понятное дело, что дальнобойщики нередко подвозят женщин определенного сорта. Напарники Мошкова опускались до этого, но он никогда. Ему хватало бескорыстных отношений. И еще ни одна из подруг не обращалась к нему с подобной просьбой.
– Понимаешь,
Она слегка покраснела, но не сдалась:
– А в фургоне? Он ведь не под завязку забит?
– Там темно, душно и очень трясет. Я повезу в Литву продукцию «Богемии»: хрусталь, стекло…
– Разве богемское стекло не в Чехии производят? – перебила его Варя.
– У нас в городе недавно открылось совместное предприятие, – терпеливо пояснил Мошков. – Дешевая рабочая сила, свободные производственные мощности и прочие прелести капитализма. Так вот, в настоящий момент формируется партия поставки в Каунас. Это ящики и контейнеры, которые нельзя кантовать и переворачивать. Представляешь, что значит ехать среди них, спать между ними, видеть в пути их и только их? – Он хмыкнул. – Это похуже одиночной камеры, потому что ее хотя бы не трясет. Странное у тебя желание, Варя, очень странное.
– Да, но оно есть, – ответила она. – И у тебя тоже, наверное, имеется свое желание. Пусть они исполнятся. Твое и мое.
Мошков посмотрел ей в глаза. Они ответили ему: да. Он пожал плечами:
– Сейчас не могу обещать наверняка. Попробую. До отправки есть время. Поживем – увидим.
– Ну, я не буду столь уклончивой, – сказала Варя, не отводя глаз. – Я могу обещать наверняка. И обещаю.
Мошков сглотнул. Уши у него заложило, как при перепаде давления.
Глава 3
Хозяин – барин
– И что, понравилось тебе с ним? – спросил Лозовой.
– Мне было все равно, – ответила она.
– Врешь! По глазам вижу.
Варя Добрынина передернула плечами: думай как хочешь.
Раздетая, она лежала на медвежьей шкуре у камина. Банальная и даже пошлая картинка. Но именно такими были пристрастия Юрия Эдуардовича Лозового: банальными и пошлыми. Он хотел, чтобы было «красиво», но его представления о красоте не выходили за рамки того, что способно вместить в себя воображение мещанина: загородный особняк с претензией на аристократичность, обязательные скакуны в конюшне, всякие там «бентли» и «ройсы» в гараже, бассейн, огромный камин, вызывающий ассоциации с мраморными галереями метрополитена, и, конечно же, обнаженная красавица подле него.
Сам Лозовой разоблачаться не спешил. Сидел в длинном халате, развалившись в кресле, похожем на трон. В руках – вместо скипетра и державы – массивный стакан с виски и дымящаяся сигара. Какой-нибудь честный работяга здорово бы огорчился, узнай он, в какую сумму обходится каждое желание Лозового подымить кубинским табаком. Образно выражаясь, в пепел обращалась среднестатистическая зарплата учителя, дворника или слесаря второго разряда.
В столице к Лозовому отнеслись бы как к мальчику на побегушках, быстренько отобрали все сокровища и пустили бы по миру с голым задом, но он был не такой дурак, чтобы высовываться из своего провинциального Волчевска. Здесь он был бог и царь – во всяком случае, в собственных глазах. Вот почему строптивая Варвара Добрынина лежала у его ног и выполняла его прихоти. Сознавать это было чертовски приятно. Но сегодня к ощущению всемогущества примешивалось еще одно чувство – раздражающее. Это была ревность.