Гонка за счастьем
Шрифт:
Роберт мигрировал между квартирой и дачей, большую часть времени из-за школы проводя в Москве.
Поселившись в Новодворье, они решили, что пора взять тайм-аут и сосредоточиться на крупных сочинениях. Сначала Загорский довольно быстро закончил Вторую симфонию, в значительной мере написанную еще в консерватории, и три инструментальных концерта, которые также в основе давно были почти готовы.
Для широкой популярности, кроме исполнения на радио и по телевидению, нужны были еще пластинки. Ей пришлось использовать не только все свои связи, но и подключить немалые материальные ресурсы, которые она, не любя слова «взятки», закодировала под названием «индивидуальный подход», а для записи пластинки
Официальное обоснование у нее было — фестиваль советского искусства в августе шестьдесят восьмого года в Лондоне, где Загорский должен был дирижировать Пятой симфонией Шостаковича, ее любимой, и своей Второй. Программа была известна заранее; потрясая ею, и удалось добиться своего — первую пластинку с записями его камерной музыки выпустили вне очереди, специально под событие.
Фестиваль прошел с неизменным успехом, а он стал лауреатом. Пластинку мгновенно раскупили. Обзаведясь теперь связями в прежде подупущенной сфере, Калерия тут же занялась, среди прочих неотложных дел, восполнением этого пробела.
Тогда же ей пришла в голову блестящая мысль — записать на фирме «Мелодия» пластинку с романсами на его собственные стихи. Нотный альбом с ними она уже пробила заранее, он тут же разошелся — с неожиданным для Музгиза успехом, а вскоре, по многочисленным обращениям не сумевших купить его, был переиздан небывалым тиражом и снова мгновенно раскуплен. Она-то, в отличие от издателей, сразу учуяла, что опус пройдет на «ура» — его романсы, в классическом русском стиле, продолжали традицию современного городского романса, но при этом выделялись собственной интонацией. Они отличались своеобразной бардовостью, обращенностью к безыскусным сюжетам, были полифоничны, включая в себя многообразие национальных колоритов, брали за душу распевностью, иногда напоминая народную песню. Он и здесь оставался верен себе, не слепо копируя, а развивая традицию, пропуская ее через себя, продвинув ее, скорее, в область русского шансона, наполнив новым содержанием — синтезируя, сочетая все музыкальное многообразие, извлекая нужное в зависимости от конкретного контекста.
Самое большое количество записей было сделано в последующие пять лет, а тогда, в шестьдесят восьмом, он, кроме лауреатства, получил международную премию за лучшую пластинку современной камерной музыки.
Сделано было столько, что иным и всей жизни не хватит, чтобы справиться хотя бы с четвертью того, что успели они. А прошло всего лишь тринадцать лет, тринадцать счастливых лет их совместной жизни.
Тогда и произошло событие, которое еще больше усилило и без того почти абсолютную зависимость Загорского от жены.
ГЛАВА 13
В августе семьдесят третьего, после дирижирования бетховенским «Фиделио» в лондонском «Ковент-Гардене», они улетели в Финляндию на фестиваль современной музыки, который проводился в изысканной старинной крепости Савонлинна.
С утра Сергей отправился на репетицию своего нового камерного сочинения с австрийским симфоническим оркестром, а она решила пройтись по магазинам. Конечно, заниматься шопингом лучше в Лондоне, но там их поселили в роскошном поместье за городом, и из-за расстояний почти не оставалось свободного времени на другие дела.
Финские устроители фестиваля обеспечили машиной, и она, взяв список лучших магазинов с адресами, отправилась «остоксилле», что по-фински и означает — шопинг. Она бегло говорила по-английски и по-французски, этого было вполне достаточно для общения на любом уровне и в любой стране, но ей нравилось вворачивать в разговор словечки и фразы и на менее распространенных языках, поражая воображение мужа и прочих присутствующих широтой
Встретившись с мужем вечером за ужином в ресторане гостиницы, она сразу почувствовала — что-то происходит, он не в себе, какой-то напряженный и взвинченный.
— Что-нибудь не так?
— Да нет, все — замечательно, австрийцы на высоте, лучший оркестр в Европе, сама знаешь, — понимают с полунамека…
— Но что-то тебя все же беспокоит.
— Знаешь, я показал Караяну мою «Мерцающую симфонию». Он посмотрел и сказал, что я должен ее сыграть.
— Ты сошел с ума. Где? Когда?
— Здесь. Завтра.
— Герберту легко говорить, он живет в нормальной свободной стране. Ты что, полностью расслабился и забыл, откуда ты? Хочешь специального постановления на свою голову? Или тебе мало ошибок других — успел забыть фортель Денисова?
— Ничего я не забыл…
— Тогда опомнись, пока не поздно…
— Лера, неужели за столько лет у нас ничего не изменилось? Неужели все так уж мрачно и безнадежно? А вдруг?..
— Вдруг — это не про нас… Короткая у тебя, однако, память, дорогой мой. Вспомни, что случилось, когда наш милейший Эдисон забунтовал и прогремел — со своим замечательно талантливым «Солнцем инков», на Западе — помнишь? Если забыл, я напомню — сразу разгромили в критике и автоматически загнали в разряд запрещенных. Но он-то пострадал по вполне понятным причинам — родимые блюстители высокой социалистической нравственности считают его проповедником западных ценностей и апологетом советского авангардизма… С ним разобрались беспощадно, но вполне конкретно — за что бедняга боролся, на то и напоролся. А куда клонишь ты? Лавры авангардиста тоже не дают покоя?
— Какие лавры — вдруг просто повезет и удастся проскочить…
— Через эту мерзость от 26 июля 71 года?
— Ну, у меня все-таки солидный послужной список и идеологически безупречная репутация…
— Нет, тебе все-таки не мешает напомнить — кстати, и здесь опять след того же Денисова… Именно после его статьи в итальянской газете — не помню ее названия…
— Это был журнал, ежемесячное приложение к газете «Ринашита»…
— Да, именно после этой публикации Секретариат Союза композиторов и принял знаменитое Постановление, по которому передача за границу любого нотного или литературного материала без его ведома и одобрения категорически запрещается. С соответствующими последующими санкциями — вплоть до сам знаешь каких…
— Думаю, вряд ли по моему поводу начнут сильно возбуждаться и станут настаивать на исключении… Я ведь не лыком шит и действую по-умному — никому ничего не передаю, а исполняю сам…
— Не будь ребенком. Тоже мне, хитроумный подпольщик нашелся… Против кого шустришь? Ты же прекрасно понимаешь — если машина закрутится, отмыться будет сложно.
— Будь и ты объективна и признай — сейчас не те времена…
— Блажен, кто верует… чтобы втоптать в грязь, достаточно нескольких предложений в одной статейке, а чтобы отмыться, потребуется, ох, как много времени, усилий и не восстановимых нервных клеток — причем, своих собственных… Учись на чужих ошибках — хотя бы того же Эдисона — до сих пор ведь нигде не исполняют, не издают, не записывают. И хотя его вещи популярны за рубежом, сам он сидит на привязи и никуда выехать не может. Да и кому он особенно известен даже у нас? Только горстке приобщенных профи… Ни всенародной славы, как у тебя, ни тебе заслуг и почестей — одни пинки да подзатыльники… Хоть и является потрясателем основ и даже влияет на многие композиторские умы и вкусы, а широкому слушателю — не известен.