Гонконг
Шрифт:
– Очень хорошо, – отвечал Мориама. – Он переехал в Эдо и открыл банк. Отделение в Осака. У него анонимные совладельцы.
– Кто же?
Мориама дернул головой кверху, улыбнулся.
Ота-сан хотел бы растить внука... Но отец ребенка очень его любит и решает воспитывать сам. У семьи богатый новый дом в Эдо. Построен для дочери Ота-сан любящим супругом.
– Для...
– Для Оюки.
– Она счастлива?
– Очень. Уже ждет второго ребенка.
– Кто же муж?
– Капитан-инженер флота Ямаока-сан. Или... Ах, кажется, я ошибся... кажется, Ямадо-сан.
В Японии очень ценятся дети. Ота-сан любит внука и говорит, что он самый лучший ребенок в Эдо; когда
Колокольцов отправился на корвет, куда матросы только что перевезли его вещи с «Хэды». Александру Александровичу надо осмотреться, прежде чем завтра после сдачи «Хэды» переселяться совсем. Он без интереса раскрыл бумаги, разложил некоторые книги.
В дверь постучали.
– Ну что же, завтра обмен ратификаций? – спросил Римский-Корсаков. – Итак мы с вами, Александр Александрович, опять в дальнее плавание! Как говорится: два брата на медведя...
Глава 38
А ДВА СВОЯКА – ЗА КИСЕЛЬ
«В исходе 11 часа свезли с корвета „Оливуца“ ратификацию японских трактатов, причем салютовали 13 выстрелами.
В 1/2 1 часа в момент размена ратификаций на берегу подняли на мачте русский и японский национальные флаги, с корабля салютовано 21 выстрелом.
В 1/2 3 часа прибыли на шхуну вице-губернатор города Вакано Меосиро и командир шхуны – офицер Уэкава Деничиро, которым, по приказанию кап. I ранга Посьета, сдана шхуна.
В 5 часу прибыла японская команда на шхуну.
В 6 часов по спуске флага командир шхуны лейтенант 23 флотского экипажа Колокольцов, 4-го флотского экипажа мичман Казин и нижние чины – 1 фельдшер, 2 квартирмейстера и 16 рядовых – перешли на корвет «Оливуца».
Харрис записал в дневнике: «...Мне доставили корову, и пожилая японка доит ее после нескольких преподанных мной уроков. Вчера и сегодня я с молоком и чувствую себя гораздо лучше. Показывал японцам, как пьется молоко, и объяснил, какие молочные продукты из него вырабатываются. Они были поражены и сказали, что это для них целое открытие, что я первый в истории Японии знакомлю их с пользой молока и мои уроки не забудутся никогда, вечно будут помниться, пока сохранится любовь к Америке».
Харрис велел приготовить тогу посланника, желая сделать сегодня официальный прием.
...Римский-Корсаков искренне рад. Постоянно встречаешься, и невольно является дружеское расположение.
У Харриса пухлое, мягкое лицо с высоким лбом, с пышными, словно взбитыми усами и бакенбардами, придающими ему выражение сытости и довольства. Персона солидная, ничего не скажешь! Но и остер, умен, да и дело знает. Пухленький подбородок, красивые маленькие губы и гордый взгляд. До старости миловиден и, конечно, заботится о себе весьма. Про таких, как он, провинциальные дамы у нас говорят: «душка», «пумпончик», «котик». Он и есть котик. Но не котик, а сытый кот, котище, довольный собой, раскормленный, у него сладкий взгляд. И эти щеки в пышных, словно взбитых бакенбардах что-то уж очень знакомое по нашим министерствам.
Откуда он выброшен сюда, из каких недр, таящих многочисленные компании прожигателей жизни? Сам говорит, что из Европы в Америку и обратно переплывал Атлантический океан много раз, жил в Англии и Франции.
Выражение лица его часто меняется.
Все бумаги были составлены и переданы друг другу. Письма написаны. Все проверено, и обо всем уговорились. Посьет сказал, что сегодня японцы прислали на корвет еще восемь ящиков подарков для Петербурга.
На прощанье Таунсенд Харрис сказал Воину Андреевичу:
– Так дайте мне слово не стать в Макао моим соперником, мой good-looking captain? Ха-ха-ха-ха-ха!.. Только при этом условии я даю вам мои наилучшие рекомендации.
Жали руки и обнимались.
– А вы со своим консулом в Хакодате оберегайте остров Хоккайдо от диких претензий гонконгских агрессоров! – говорил американец Посьету и попросил позволения на прощание поцеловать его.
Вечером Римский-Корсаков проверял записи в своем журнале, как в дар переданы орудия погибшего фрегата «Диана» японскому правительству.
«...Из них весной прошлого года шесть пушек взяли на шхуну «Хэда», когда она уходила из Японии на Камчатку. Вся остальная артиллерия сложена была рядами близ берега реки. Выстроены два караула, наш и японский. При передаче сказали несколько торжественных слов, подняли на мачтах флаги: наш и японский.
Пушки теперь принадлежат Японии. Они понимают, что орудия не новейшие, но еще не снятые с вооружения на всех западных флотах. Им все хорошо известно. Они очень нужны им».
Утро. Ветер свежий, с сильными порывами, малооблачно. Температура +10. На рейде рядом с «Оливуцей» японские военные корабли: «Хэда» и «Камидзаваката». В начале девятого часа поднят якорь, и на буксире японских лодок корвет стал выходить из бухты Симода.
Александр Колокольцов теперь уже не командует судном. Смотрит на знакомую крышу храма Гекусенди, как при свежем ветре с моря на ней заполаскивало огромное звездное полотнище. Опять думалось, что он не командир шхуны, оставил тут «Хэду», которую любил, которую строил, и вообще простился со всем и всеми навеки, навсегда...
...По раздумью, на досуге, Накамура глубоко опечалился. «С американцами будет еще хуже, чем с русскими. Неужели нам со временем придется готовиться к беспощадной войне с Россией, если даже этого не хотим? Опять учить детей бесстрашию, заставлять мальчиков смотреть на казни, а потом дома давать им вишневый густой напиток цвета крови, чтобы не боялись убивать и рубить головы. Трудно будет внушить японцам, что Путятин и Яся были ему врагами! Но ведь это знают лишь в Хэде и Симоде. Ну, может быть, еще узнают через Нарояма и Матсузаки, в Хэду Посьет пешком ходил через горы вместе с Харрисом. Посьет показал американцу корову, которую доили матросы Путятина. Знают в соседних селениях. А вся огромная Япония не знает! Ее нельзя превратить во французскую армию, которая сражается под Малаховым за Англию. Посьет и американец хотели посмотреть доки в Хэде, но их отвлекли...»