Гонконг
Шрифт:
– По Амуру возникнет удобное сообщение? – сказал Стирлинг.
Баркасы с людьми ходили между «Гретой» и «Барракутой». Палуба парохода в этот сумрачный час заполнилась угрюмыми русскими матросами с сундучками, ранцами и японскими мешками.
Подошел баркас, нагруженный ящиками с посудой. Стирлинг приказал доставить со склада для пленных и для команды по две тарелки на каждого и по чашке.
– По остальным судам ваших людей уже развезли, – сказал Пушкину старший офицер парохода. – На «Константине» приняли принца Урусова как гостя.
Известно, что юнкер князь Урусов говорил по-французски
– Понимает ли кто-нибудь из ваших людей по-английски? – спросил старший офицер.
Из рядов вызвали Маслова, Берзиня и Васильева.
Пушкин сказал, что выбранные люди являются старшими унтер-офицерами, команда разбита на вахты и будет находиться под их наблюдением.
– К ужину они опоздали.
– Они ужинали на бриге, – ответил Алексей.
Сержант, боцман, помощник стюарда и младший боцман явились по вызову старшего офицера.
Сержант повел русских унтер-офицеров в жилую палубу. Ужин только что закончился, и вечерняя молитва прочитана. Койки подвешены. Время отходить ко сну, но все бодрствовали. Английские моряки стеснились в носовой и кормовой части, огражденные часовыми. Вся середина жилой палубы очищена, как для танцев.
– Вот, пожалуйста. Здесь. Вам в ночное время, после отбоя, отводится вот от этого орудия... тридцать шагов...
Все же просторней, чем на «Грете»! Пленные получали у подшкипера подвесные койки, тюфяки и одеяла, некоторым досталась подушка. Все старое, но лучше и не надо: чистые, во всяком случае. Матросы развесили свои качающиеся постели. Наконец-то можно отдохнуть и хоть ночь выспаться, не то что на бриге, где лежали вповалку на нарах. На «Грете» многим приходилось спать на палубе. Сегодня с утра была баня, стирка и выварка белья, сушка, сборы, писались письма.
Маслов прочитал молитву, и в первую ночь все улеглись. В четыре утра пленных могут поднять.
В капитанской каюте Стирлинг объяснялся с Пушкиным, Шиллингом и Сибирцевым.
– Я доставлю вас в Хакодате. Буду говорить с адмиралом о вашем статуте. Надеюсь сделать все возможное, но в английских правилах и приказах не сказано о том, чтобы освобождать женщин, детей и лиц штатской службы, поэтому коммодор решил, что Гошкевич идет на корабле... Я прошу вас подтвердить данное вами честное слово, лейтенант Пушкин.
Пушкин ответил, что слово подтверждает и что уже объявил своим офицерам и команде перед отъездом на «Грете»; что же до решений коммодора, то тут ничего не поделаешь...
«У нас тоже часто бывает, – подумал Алексей, – чем выше должность у чиновника, тем он глупее. Еще в древности замечено, что власть портит. Даже самая справедливая, как в Афинах!»
– Я передаю часть моих людей и переводчика на «Грету» под командование лейтенанта Гибсона. Команда парохода остается в уменьшенном числе. Ваши моряки производят отличное впечатление, они опытны.
Пушкин сказал, что его люди могут помогать команде парохода. За исключением военных действий. Команда разбита для этого на вахты.
Еще говорили о людях, кто и чем может быть полезен, кто пойдет в помощь к мастеру-плотнику, кто к парусному подмастерью:
– But no one to the gunner mate! [14] –
Все пленные будут иметь общую «мессу», отдельно от команды, должны выбрать артельщиков – утром получат завтрак у артельщиков команды.
Разошлись по отведенным каютам. Гошкевич с Прибыловым занимали отдельную. Пушкин поместился с лейтенантом Тронсоном; тот извинился, что плохо говорит по-французски. Он уже заметил, что Пушкин усмехается в свои усы, выслушивая его.
14
Но ни единого в помощь «пушечному помощнику» – то есть артиллерийскому.
Тронсон записал в дневнике: «Во время осмотра батарей в Аяне инженер Уиттингхэм сказал, что русские вправе быть горды, что тех из них, кто посвятил себя профессии, война нашла готовыми к войне. Повсюду, куда бы мы ни пришли, от Кронштадта и Севастополя до крайних оконечностей их государства, мы неизменно видим одно и то же проявление соединенных усилий таланта и умения командовать. Все их гарнизоны готовы к сопротивлению. Осмелится ли кто-либо из наших офицеров высокой репутации сказать с уверенностью, что точно так же могут быть готовыми к сражению против сильнейшего врага гарнизоны Мальты и Гибралтара? «Неприятель дает урок», – заключил Бернард Уиттингхэм. «Я убежден, что наше традиционное фанатическое изуверство не помешает нам воспользоваться уроком». – «Как говорят американцы, ничего не выгадывается скрытием истины и унижением врага!»
«Барракута», стуча машиной, уходила в глубь ночного моря. Сибирцев, стоявший на юте, смотрел, как Аян заслонялся сопкой... Некоторое время еще мерцали огни кораблей, стоящих на рейде.
Коммодор Эллиот проводил этот вечер в бильярдной в нижнем этаже губернаторского дома. Сэр Фредерик занял дом под комендатуру. Здание и все комнаты содержались в полном порядке. На бильярдном столе зеленое сукно нигде не прорвано.
...Сэр Фредерик, комендант Аяна, сидит на красном диване, держа брюхо на коленях, а в руке перед собой – кий, как жезл церемониймейстера.
Флот сжег бильярдные в Охотске и в Петропавловске. Но нельзя же уничтожить все бильярдные на побережье. Узнают в Лондоне, в «Таймс» появится карикатура, как после неудачи эскадры в Петропавловске идет война на Тихом океане...
Эллиот, взмахнув в воздухе огромными ногами, улегся на борт бильярдного стола, синие глаза округлились и впились в белый шар на зеленом сукне. Тяжелый кий нанес сильнейший удар, дуплет о борт: шар в лузе!
Глава 6
МИТИНГ
Обуздывайте свои страсти, малыши, и не волнуйтесь при виде еды.
Ночью стало покачивать. Проснувшемуся матросу Маточкину казалось, что вот-вот всех засвищут наверх. Судно чужое, матросы и порядки тут свои. Наверху на палубе заходили. Машину остановили, пары, кажется, еще поддерживали, но уже на мачтах ставили паруса. Слышались непрерывные крики в рупор и свистки.