Гонщик 2
Шрифт:
Не успел я раздеться, как он выскочил из-за стола, где беседовал о чем-то с Клейстом, и бросился ко мне. Выглядел он крайне огорченным.
— Владимир Антонович, это какое-то недоразумение! Это… это ошибка, чудовищная ошибка! Я пытался говорить с редактором, но он не стал меня слушать. При том другую статью, гораздо более объективную, в номер не взяли.
— Федор Иванович, вы тут не при чем. Это месть господина Вернезьева за мою почти что победу. Можно сказать, за его страхи.
— Вернезьева? Вы уверены?
— Вполне.
Запал Игнатьева приугас, он даже перешел в состояние задумчивости.
—
— И вы понимаете, что мне придется заставить вашего редактора публично принести извинения, опубликовать опровержение и выплатить компенсацию?
— Боюсь, это вам не удастся, — помотал головой журналист.
— Посмотрим, — самоуверенно заявил я.
Игнатьев поглядел на меня с изрядным сомнением:
— Я буду рад, если у вас получится хотя бы часть этого. Впрочем, уже поздно и мне пора. Прощайте, Владимир Антонович.
— До свидания, Федор Иванович.
Игнатьев ушел, оставив после себя тяжелую, гнетущую атмосферу, этакую ауру пораженчества. И что хуже всего, она влияла на всех: и на Клейста, и на детей, и даже отчасти на меня. И что, терпеть это? Да ни за что! Вот только нужно срочно переключить внимание на что-нибудь совершенно другое.
— Михаил, иди сюда! — громко произнес я, чтобы Мишка, прячущийся в сенях, наверняка услышал. — Мария, Дарья, спускайтесь.
Дети встали передо мной.
— Знаете, что я вам скажу? Скоро сентябрь, начало учебного года, а, значит, пора задуматься, где вы будете учиться.
— А… нам это точно надо? — боязливо спросила Машка.
— Точно. Давеча был я на приеме у купца Крашенинникова, так тот очень гордился тем, что его дочка отучилась все семь классов в женской гимназии, да выпускные испытания с отличием прошла. И полагает это разумной заменой девичьей красе, а девица та страшна как лицом, так и телом. Ну а вы? С внешностью у вас все в порядке: личики симпатичные, фигурки тоже. Осталось в голову знаний добавить. А то замуж повыходите, в разные города разъедетесь, а письма друг другу написать не сумеете. Куда ж это годится? А если вдруг денег в доме хватать не будет, что делать станете? В прачки пойдете? А с образованием, хотя бы с гимназией, можно и в домашние учителя попасть. И денег больше, и труда меньше, и здоровье так убивать не придется.
Девчонки потупились в смешанных чувствах: с одной стороны хорошо выйти замуж — едва ли не главная цель. Это с малолетства вбивалось в них всем жизненным укладом. А я тут заявляю, что этого мало, да замануху насчет красивой жизни подбрасываю. Вот и начинают девчонки терзаться сомнениями.
— Не думайте, что вам удастся отвертеться. Вот представьте: подрастете, заневеститесь, начнут к вам приличные кавалеры захаживать, примутся записки писать, на свиданки звать, а вы и прочесть не сможете. К кому побежите сердечные тайны раскрывать? Нет, учиться надо непременно. И чем лучше выучитесь, тем выше по жизни подниметесь. Сейчас, я слышал, девиц начали в университеты принимать. Например, на медицинские факультеты. Вот ты, Маша, когда братец твой в беспамятстве на твоих коленках лежал, хотела иметь силы, чтобы его вылечить? А как научишься, так и сможешь. И не только его. Врач — это, знаешь ли, фигура. И достаток у него совсем иной, и уважение в обществе имеется немалое. А ты, Дашуня, к примеру, захочешь лавку свою открыть, дамскими мелочами торговать. А доходы
Хорошо ли, плохо ли я сумел нарисовать картинку светлого будущего, но девчонки прониклись. Видно — унеслись мыслями в светлое будущее, грезят наяву о красивой жизни, да о богатых женихах. Интересно, для них сейчас богатство — это сколько? Впрочем, ладно, пусть мечтают. Чем больше нафантазируют, тем сильнее будет стимул к учебе.
— Ну а ты, Миша, чем бы хотел в жизни заняться?
— Так это… мобилями!
Ну да, у парня при виде железок глаза загораются. Интерес имеется, да и способности тоже присутствуют.
— Тогда тебе дорога в реальное училище.
— Так там же с девяти лет берут. Мне что, с малолетками учиться?
— А это уже как захочешь. Есть возможность выучиться самому, по книжкам, а после сдать экзамены экстерном, сразу за весь курс училища. Но, конечно, трудно будет. Вот и подумай: постепенно, из года в год учиться с малышней, или самостоятельно все предметы за семь курсов учения одолеть. Но тогда уже на испытании спрашивать будут построже, чем с обычных реалистов.
Пацан озадачился.
— Я это… подумаю.
— Ну иди, думай. А теперь время позднее, марш по койкам. Завтра вставать рано, дел полно.
После злосчастной публикации моя популярность в Тамбове резко сошла на нет. Меня перестали звать на обеды и приемы, поток заказчиков убавился. Да и улыбки у трактирщиков и лавочников стали значительно скромнее. Но купец Крашенинников и остальные компаньоны эмоциям поддаваться не спешили. Для них важнее были деньги. А они мало-помалу начали двигаться. На первой закупленной партии шасси было построено с десяток мобилей: легковые разного уровня роскошности, грузовые и пара полугрузовых пикапчиков. Они были отправлены в Москву к открытию нового салона. Все подготовительные мероприятия были завершены, и товарищество должно было вот-вот начать приносить прибыль. Это обнадеживало и давало повод к некоторому оптимизму.
Среди прочих дел выбрал время и заглянул к мастеру Шнидту. Не особо хотелось, но вот пришлось. Приказчик, все тот же молодой человек со все той же книжкой, при виде меня встрепенулся и, произнеся положенные приветствия, шустро убежал доложиться хозяину. Тот был явно не в духе. Мне не было слышно, как представил меня приказчик, зато я отлично услышал резкий голос Шнидта:
— Кого там еще черт принес!
Но через полминуты, видимо, услышав мое имя, мастер мгновенно переменил настрой:
— Так чего же ты сразу не сказал? Немедленно веди его сюда! И чтобы со всем почтением, а то знаю я тебя!
Молодой человек выскочил ко мне и, поклонившись даже ниже почтительного уровня, пригласил проследовать к мастеру. Впустил меня в уже знакомую мне переговорную комнату и тут же, повинуясь жесту хозяина, выскочил наружу и плотно прикрыл за собой дверь.
— Здравствуйте, здравствуйте, Владимир Антонович!
Я уже привык на людях держать лицо, сохраняя, невзирая на истинные эмоции, доброжелательное выражение с легкой улыбкой. Но после такого захода мне пришлось постараться, чтобы не выдать своего удивления такой радушностью приема.