Гонщик
Шрифт:
До вечера я успел собрать фургон. Попутно подтянул то, что разболталось, смазал то, что требовало смазки, зачистил заржавленное — в общем, слегка привел мобиль в порядок. И, вдобавок ко всему прочему, отрегулировал циркуляцию воды в моторе. После сборки котел исправно выдавал пар, в цилиндрах плавно ходили поршни, а сам мобиль послушно сделал пару кругов вокруг сарая. Можно было отгонять его в больницу и ждать следующего. До визита Золотого оставался примерно час, и я даже успевал поужинать.
Скамья скрипнула, принимая мой вес. Неудивительно: колотил наспех,
— Не бережете вы себя, барин, — выдала девчонка, усаживаясь на лавку напротив. — Целый день, почитай, крошки хлеба не съели.
— Работа у меня такая, — ответил я, прожевавшись. — Я ведь сразу об этом говорил.
И вновь принялся за кашу. А Дашка сидела, подперев щеку кулачком и смотрела, как я ем. Откуда она это взяла? Ведь совсем малявка. Помнится, мать тоже, бывало, вот так же сидела и смотрела на нас с отцом.
Я поспешил прогнать грустные воспоминания.
— А где Мария? — спросил я малолетнюю кухарку. — Не заболела ли?
— Не, все с ней в порядке. Но вам боится на глаза показаться. Стыдно ей за вчерашнее. И переживает: вдруг вы ругаться приметесь?
Тем временем, я доел кашу, вычистил хлебом миску, а Дашка притащила чайник, заварку и плошку с сахаром.
— Скажи сестренке, что впустую боится, ругать не буду. А что стыдно — так мне вчера тоже неловко было. Но теперь-то переживать поздно, что сделано — то сделано. Я на нее не сержусь, пусть спускается. Не просидит же она до старости наверху.
Наевшись и напившись, я отсел к окну, зажег оставшийся от вчерашних бдений огарок свечи, раскрыл коробку с револьвером и развернул промасленную бумагу, в которую он был завернут. В неровном свете свечи вороненный металл оружия загадочно поблескивал. Как было написано в инструкции, я тщательно очистил револьвер от смазки, откинул справа щечку и, проворачивая рукой барабан, один за другим вставил в гнезда шесть тупоносых патронов в желтых латунных гильзах. Вернул щечку на место и примерился. Рукоять была маловата, но достаточно удобна. Ну вот и хорошо. Коробку — в печь, патроны — в чулан подальше, а револьвер — в карман. Тут как раз и Золотой со Шнуром подвалили. Я успел только наказать Дашке:
— Сидите у себя тихо, как мыши. И пока гости не уберутся, чтобы носа оттуда не высовывали! Все понятно?
И, не дожидаясь ответа, побежал к воротам, придерживая потяжелевший карман.
Несмотря на мои опасения, все прошло быстро и чисто. Правда, я очень старался ни к кому — ни к Золотому, ни к Шнуру спиной не поворачиваться. В сенях отодвинули лавку, подняли доску пола, и вынули завернутый в мешковину пакет. В комнате развернули, да прямо на стол содержимое пакета высыпали.
Денег было… много. Часть в ассигнациях, часть в золотых монетах. Но больше всего было золотых украшений, с камнями и без. Быстро пересчитали деньги, скопом прикинули на вес цацки — вышло примерно двести тыщ. Безумные деньги! А даже если и больше — неважно. Мне процента
— Бывай, — кивнул мне Золотой на прощание. — Понадоблюсь — спросишь меня в местном кабаке. Назовешься Гонщиком.
Я кивнул в ответ, и две фигуры в темной одежде зашагали вниз по улице. Мне не хотелось возвращаться в дом, да еще и нервная дрожь поколачивала. Умом я понимал, что раз уж воры решили договориться, то вряд ли в последний момент передумают. Но все равно до последней секунды ждал подвоха. Курил бы — сейчас непременно затянулся бы папироской. А лучше — намахнуть беленькой стаканчик-другой, только вот нет дома ничего крепче чаю. Поэтому я просто стоял у калитки и смотрел вслед удаляющимся людям. Только вдруг что-то пошло не так. Из переулка выскочили еще две тени и кинулись навстречу Золотому. А Шнур, шедший по обыкновению чуть позади своего патрона, что-то выхватил из кармана и накинул на шею начальнику.
Почему я это сделал — не знаю. Скорее всего, меня не устроило то, что сейчас трое будут убивать одного. Ну и еще то, что Золотой, несмотря на свою профессию, в чем-то был мне симпатичен. В общем, забыв про распахнутую настежь калитку, я кинулся к месту схватки, на ходу вытаскивая из кармана револьвер. Какой из меня стрелок — еще неизвестно, никогда в жизни не стрелял. Даже в школе. В армии служил в стройбате, и автомат в руки брал только на присяге. А теперь, видно, придется.
На бегу я оценил диспозицию. Картина была — краше некуда. Шнур, захлестнув шею босса шнурком — наверняка, шелковым — пыхтел, стараясь завершить свое черное дело. Золотой одной рукой пытался разорвать перехвативший его горло шнурок, а другой удерживал саквояж, который рвал у него из руки один из гопников. Еще один с ножом в руке дергался, пытаясь подступиться к вору, но саквояжник ему мешал.
Не надеясь на свою меткость, я подбежал метров на пять, и только потом пальнул. «Бульдог» коротко пролаял раз, другой, и Шнур принялся оседать на землю. Золотой был сейчас явно не в состоянии драться, а я раз уж начал дело, был обязан довести его до конца, такое уж у меня правило.
Бах! — и один гопник, уже замахнувшийся ножом, падает на землю.
Бах! — и тот, что вырывал саквояж, с воплями кидается наутек, держась за простреленную руку.
Бах! — и уже никто никуда не бежит.
— Хр-р! — хрипит рядом Золотой, растирая горло. — Суки!
Поворачивается к телу Шнура и с неожиданной злостью пинает его.
— С-сука! Кинуть хотел! Пригрел я змеюку на груди.
Потом замечает рядом меня вместе с «бульдогом».
— А-а, Гонщик? Выручил, должен буду.
И внезапно наклоняется к саквояжу, раскрывает его и достает, не глядя, пачку ассигнаций.
— Держи, от души даю. Кабы не ты со своей пукалкой, меня бы тут и зажмурили. Ты сейчас у себя схоронись и ничего не бойся, легавые к тебе не придут. А об этих найдется, кому позаботиться.