Гонщик

Матвеев Дмитрий Николаевич

— Добрый вечер, Владимир Антонович! — радушно приветствовал меня Боголюбов. — Проходите, проходите. Позвольте ваш плащ. Идемте скорее, Верочка очень ждет.

И, едва я освободился от калош и верхней одежды, меня направили к настежь распахнутым дверям гостиной.

В центре большой комнаты был сервирован стол. Пока на нем находились лишь посуда и салфетки, но выглядел он роскошно. Ничуть не хуже, чем у купца Крашенинникова.

Не давая опомниться, инспектор потащил меня в дальний угол комнаты, где в кресле с книгой на коленях сидела удивительно красивая женщина. Золотистые волосы, лицо с твердыми тонкими чертами, обрамленные длинными ресницами

серые глаза… Просто прелесть! Но уже появились заметные морщинки возле глаз и уголков рта, начала увядать кожа на шее. Увы, к женской красоте время особенно безжалостно.

— Верочка! Вот, наш сегодняшний гость Владимир Антонович Стриженов. Тот самый, который выиграл на последних гонках главный приз.

— Очень приятно, Владимир Антонович. — нежным, мелодичным голосом ответила женщина и укоризненно посмотрела на своего мужа.

— Ах да! Владимир Антонович, разрешите представить: Боголюбова Вера Арсеньевна, — исправился провинившийся супруг, и тут же был награжден ослепительной улыбкой.

— Ну что, пора бы и за стол! — не то сказал, не то спросил инспектор.

Жена в ответ протянула ему тонкую изящную руку.

Вскоре все расселись за столом. Все — это инспектор с женой, я и появившийся из глубины квартиры высокий худой юноша в гимназическом мундире. Михаил Платонович Боголюбов, как мне его представили, в будущем году заканчивал гимназию и собирался поступать в университет на юридический факультет. Впрочем, гонки он тоже уважал и посматривал на меня с нескрываемым восхищением.

— А где же Настя? — спросил он. — Ей ведь тоже было бы интересно пообщаться с Владимиром Антоновичем.

Понятно. Есть еще некая Настя, но она где-то шлындрает и на просьбы родителей желает чихать. Пытается доказать свое право на самостоятельность или просто ни во что не ставит отца с матерью? Скоро увидим.

— Анастасия была предупреждена о том, что к обеду ожидаются гости, но, как обычно, не соизволила прийти вовремя, — отчеканила Вера Арсеньевна. — Ступай, скажи Матрене, чтобы подавала на стол.

Молодой человек исчез, через минуту вернулся и уселся на свое место. А еще через минуту в комнату вплыла дородная деревенской внешности кухарка с блюдом в руках. Вместе с нею в гостиную ворвался такой непередаваемый аромат, что рот мгновенно наполнился слюной, а мой несчастный желудок буквально затрубил, предчувствуя скорую кормежку.

Заливная осетрина действительно была выше всяческих похвал. А к ней для оттенения вкуса были поданы многочисленные заедки, свежий белый хлеб, недурное белое вино и еще масса вкусностей. Я изо всех сил старался есть без спешки. Впрочем, в этом мне активно помогали хозяева, расспрашивая обо всем, связанном с гонками. Было видно, что тема хозяевам — ну, за исключением самого Боголюбова — интересна, и я отвечал по возможности подробно.

Обед шел своим чередом, близилась перемена блюд. И тут, заглушая очередной вопрос, хлопнула входная дверь, по коридору простучали легкие быстрые шаги, и спустя пару минут из внутренних комнат появилась девушка. Я сидел спиной к этой двери, а крутиться, пытаясь разглядеть вошедшую, посчитал некультурным.

— Мне сегодня господин Вернезьев сделал предложение, — послышался мелодичный голос.

Я увидел, как дернулся, переменившись в лице Боголюбов. А девушка меж тем продолжала:

— Он предложил мне место гонщика в его команде. Я согласилась. Теперь буду участвовать в гонках. Кстати, у нашего дома стоит чья-то древняя развалюха. Удивительно,

что ее до сих пор не сдали в утиль. Это что, наш дворник себе купил?

С этими словами девушка обошла стол, направляясь к своему месту и, взявшись за спинку стула, замерла: она меня узнала. Я тоже ее узнал. Тогда, у мастера Шнидта, была именно она. Я не знал, как реагировать на эту встречу. Девушка тоже растерялась. Она глядела на меня округлившимися глазами, время от времени опасливо постреливая взглядом в сторону матери.

Пауза затягивалась, и Боголюбов поспешил на помощь:

— Владимир Антонович, это моя дочь Анастасия. А это, Настенька, господин Стриженов. Помнится, ты была восхищена его победой на недавних гонках.

Это его представление только ухудшило дело. В глазах девушки промелькнуло сразу несколько эмоций: недоумение, изумление, испуг, паника. Именно паника в конце концов и осталась. Еще бы: с ее стороны косяк на косяке: нахамила тогда, нахамила сейчас, во всеуслышанье заявила, что заключила контракт с моим противником, а потом выяснилось, что наехала на своего пусть не кумира, но человека, которого уважала. Как бы с психу делов не наделала! Наверняка после моего ухода ее ждут разборки с матерью, но это потом, а сейчас надо не допустить скандала.

Я поднялся из-за стола.

— Рад нашему знакомству, Анастасия Платоновна, — доброжелательно произнес я. — Позвольте за вами поухаживать.

Не дожидаясь ответа, я обошел стол кругом и отодвинул стул, помогая девушке сесть. Заодно и шепнул на ухо:

— Оставьте страхи, я не буду требовать вашей крови.

Дальше все протекало вполне нормально: чинная трапеза, неторопливая застольная беседа. Только Анастасия Платоновна оставалась нервной, зажатой. Вопросов не задавала, на меня старалась не смотреть, а если такое случалось — краснела и тут же отворачивалась. Я не терзал ее вопросами, но за меня прекрасно справлялись ее родители и брат. Я же исподволь рассматривал гонщицу.

Тогда, в лавке, было темновато, и я мало что мог разглядеть, зато сегодня вполне насладился зрелищем. Девушка была молодой копией своей матери. От отца если что и было, то осталось мной незамеченным. Странно, что я, увидев Веру Арсеньевну, не сообразил, с кем свела меня судьба давеча в лавке Шнидта. Судя по тому, что она самостоятельно заключила контракт с Вернезьевым, ей больше двадцати одного года, она полностью совершеннолетняя. Несмотря на внешние данные, замуж до сих пор не вышла. То ли всех женихов распугала, то ли родители ей чересчур много воли дали. По местным понятием, девка в такие года — перестарок; коли не взял никто — стало быть, с изъяном. Но этой барышне подобные вещи, скорее всего, в голову не приходят. Интересно: она тоже, как и баронесса, ничего не знает о плотской любви или ей просто наплевать на эту сторону человеческой жизни?

Застолье катилось своим чередом, и все, кроме Анастасии Платоновны были вполне довольны его ходом. Потихоньку-помаленьку дело дошло до чая с пирожными, а после я собрался уходить. Боголюбов вышел меня проводить и, пожимая на прощанье руку, сказал:

— Спасибо, Владимир Антонович. Вы буквально спасли сегодняшний вечер.

— Спас?

— Ну-у, не надо прибедняться. Я прекрасно знаю свою дочь, и хочу принести вам извинения за её неподобающее поведение.

— А вы-то тут причем?