Гонзу Читатель
Шрифт:
– Если бы я раньше знала об этой твоей страсти к переодеваниям… «О, сколько нам открытий чудных!..» Мы могли бы неплохо зарабатывать на сельских ярмарках…
Мы ржали, я вообще падал на спину на своих подушках. Господи, помоги мне не пролить мой виски…
Короче, я потратил почти месяц, пока не вышел на этого, на своего клиента. Выбирал такие, не особо приятные деньки, дождичек или ветер, чтоб пенсионерки не валили валом, а так, по чуть-чуть их было. Ну и однажды срослось.
Левада. Микроавтобус. Высаживается группа, человек шесть-семь, такие все, как положено, восторженно-престарелые. Идут мимо закрытого бара в сторону дорожки, кто-то
Двадцать минут спустя тетка – одинокая такая, ведь остальные выдвинулись вперед, – оставив свои палки у каменной стенки, воодушевленно фотографирует всякую фигню – ущелье, камни, цветуйки. У нее в руках явно «Никон», закошенный под старый пленочный фотик, тушка в кожаной обтяжке, металлические, стального цвета края, ширик – супер, две тыщи евро за новый, тудой-сюдой – триста точно заплатят за эту зеркалку. Выходим на старушенцию, и… Он схватился за камеру и дернул на себя, старуха неожиданно сильно дернула фотоаппарат в свою сторону и тут же коленом ударила ему в пах. «У, е-мое!» – парниша согнулся, выпустил теткину камеру из рук, и тут же камера полетела наземь, а эта грымза ребром сцепленных в замок ладоней жахнула ему по затылку, и, ожидаемо, лицо его, нос и все прочее пришло в соприкосновение со старухиным коленом – каменным таким коленом, как базальтовый валун. Последнее, что он запомнил – прямо перед лицом на земле лежал фотик, на нем было написано «Ниппон». Не «Никон», а «Ниппон». Это была явная подделка, контрафакт, а он, придурок, повелся… Все. Занавес упал. Веселуха закончилась.
Спустя час с небольшим группа туристов, возвращавшихся с левады, нашла тело, умело связанное металлическим тросиком: вокруг шеи скользящим узлом, запястья за спиной и, как бонус, ноги, согнутые в коленях назад и связанные тем же тросом за щиколотки. Любая попытка выпрямить ноги или двинуть руками, и на горле затягивается этот самый трос. По-моему, неплохая шутка. Я же не заткнул ему рот. Двигаться он не мог, но орать-то ори, сколько хочешь… Че, не прикольно? Не знаю, Агнесс, по крайней мере, веселилась.
– Ну и что, мой рыцарь, ты наказал этого преступника, этого страшного человека, этого похитителя дорогих старушечьих фотоаппаратов, ты, светлый герой, гроза девственниц и защитник драконов?
– Да как тебе сказать… Ну да, эти соколы позвонили в полицию, и те на удивление быстро приехали.
– И что же?
– И ничего… Взяли они тело, а там опять-таки записка: «Эта сука ворует фотокамеры у пенсионерок на левадах». И подпись: «Сестра Ирма». Как-то так, не помню уже точно.
И правда, больше ничего. Заявления не было. Ну ладно, парнишу полицейские забрали, даже пришли к нему домой с обыском. И чего? Нашли у него в доме сумарь, а внутри два десятка – может, чуть меньше – фотоаппаратов. Но паренек сказал, что кто-то, он его не знает, попросил временно хранить это все и денег дал тридцать евро, а что там, он не смотрел, ему просто деньги были нужны. Для полиции, может, и доходчиво, но я так понял, что зря сунулся. Я утырка поймал, рыло ему начистил, а он сейчас где-то в кутузке сидит и молчит. Все. Тупик. Ничего эти толеранты из него вытрясти не могут, и максимум, что ему грозит – полгода за то, что он краденое барахло у себя дома держал.
Как
Пока Агнесс не стала вслух смеяться надо мной, я, чесслово, не задумывался, что будет дальше, настигнет ли кара, и если настигнет, то как этого самого преступника. Не мое, совсем не мое. Мне всегда было проще на другой стороне, на стороне убегающих. А тут я перелез через баррикаду, так сказать, и оказался среди тех, которые ловят. И я поймал. И что? И ничего. Правосудие – беззубое, толерантное, волшебное наше правосудие – решило: все, что оно может впаять засранцу – шесть месяцев тюряги за хранение условно краденого барахла, а если этот говнюк будет паинькой, то до трех скостят.
Назавтра я повез свою подругу в Фуншал покупать ей новую камеру. Скажу вам, наша столица – далеко не Париж, не Лондон и даже не Москва. Вот есть один магазин «ФНАК», и хватит, больше не проси.
– Нет, Руди, это не «Сони». Таки да, «Кэнон» – хорошая камера, не надо мне ничего петь, но у меня остались и зарядник, и еще батарейка запасная для «Сони». Ну скажи мне, из каких соображений я буду нечто иное брать?
– Да, это «Сони». Да, она новее, чем моя. Но она не розовая… А еще у нее этот вот, как его… видоискатель. Из-за него экранчик не поворачивается. Селфи-то как делать? И не розовая. Я ХОЧУ РОЗОВУЮ!
Ну вот с этим не поспоришь, хочет она розовую, а где ее взять, если это позапозапрошлый сезон? Ладно, проехали. Осталась Агнесс без фотокамеры.
Но это еще не все хохмы. Вот смотрите, что дальше было…
Еще одно дело
На другой день Агнесс пригласила меня к себе на яхту проехаться слегка вдоль побережья, пока погода безветренная. Договорились, что я подъеду в Кинта-ду-Лорде около полудня – видимо, для нее это раннее утро.
Я вышел на площадь, поздоровался со всеми приятелями. Это заняло, как обычно, минут двадцать, меньше не бывает. Пришлось выслушать рассказ о свадьбе чьего-то очередного племянника, обсудить вчерашний матч «Тондела» против «Насионала» и прогноз погоды на завтра. Я спросил, появлялся ли уже таксист Педру, и услышал странный ответ: Педру, как обычно, со своей машиной на площади у церкви или на второй стоянке, но работать он сегодня не будет. И вообще, сегодня таксисты не поедут. Что-то небывалое. Забастовка в нашей тихой гавани? Бунт? Гражданское неповиновение?
Я порысил к церкви. Там действительно, как и каждый день, стояли таксисты со своими желтыми авто, но сегодня они не приглашали снующих мимо туристов прокатиться по острову, а, наоборот, если кто пытался сесть, мотали головами, разводили руками – не поедут, мол. То же самое было и на второй стоянке через квартал, у бара «Солар». Это фактически таксистский бар, они ставят машины, а сами сидят, пьют кофе и обсуждают свои проблемы.
Педру был там. Я к таксистам:
– Алло, народ, что происходит? Что за дела? Педру, отвези меня в Кинту!
А он мне:
– Прости, брат, не поеду. Мы сегодня стоим, никто не ездит. Весь остров стоит. А в восемь вечера двинем в столицу маршем по авениде Инфанта мимо президентской Кинты Вижии. В знак протеста.
– Протеста против чего? Низких цен? Малого количества желающих прокатиться?
Педру посмотрел на меня с явной горечью, будто я, сущеглупый недоумок, пляшу на могиле его бабушки.
– Ты что, Гонзу, ничего не знаешь? Ты же газеты каждый вечер читаешь, уж ты-то должен знать…