Good night, Джези
Шрифт:
— Я тебе кое-что скажу, — начинает Харрис. — Только сосредоточься.
— Говори, дружище, говори, у тебя всегда наготове несколько дурацких слов.
— Скажу, если перестанешь заниматься глупостями.
— Это ты насчет моих сочинений?
— Насчет автомобильных прогулок — отдай эту тачку.
— Это не тачка. Это «бьюик», восемь цилиндров. Я в нем возил по Манхэттену Папу Римского, польского Папу, правда, тогда он был только кардиналом.
— Пургу гонишь,
— Я тебе не брат. В детстве я хотел быть Папой. Когда рассказал об этом Каролю, он ответил, что благодарен мне за то, что я передумал и дал ему шанс…
— Я уже слышал это в пяти версиях… Конечно, мне знать не положено, но я знаю…
— Мы остановились около газетного киоска, Войтыла поглядел на все эти шмоньки да мохнатки, впрочем, весьма аппетитные, и спросил: «Господи, что же за люди это продают?» Я только руками развел. «Евреи, — говорю, — ваше преосвященство, евреи, ничего не поделаешь».
— Ты в пятерке.
— А знаешь, как будет героин на сленге? Один из вариантов: перец. Ты любишь перченое — будь осторожен, когда заказываешь.
— Я сегодня не принимал… Ты в пятерке.
— А героин нынче опять в моде, слыхал? «Принцесса», мой очаровательный любовник, виртуозно превращенный из мужчины в женщину, ширяется между пальцев ног, чтоб следов не оставалось. В какой это я пятерке?
— Если перестанешь нести околесицу и отдашь автомобиль, скажу. И брось ты этого бабомужика. Побойся Бога.
— С чего мне его бояться? Он меня поддерживает, он на моей стороне, я это чую.
— На Нобелевку, идиот. Ты в пятерке кандидатов.
Джези резко тормозит посреди мостовой, не обращая внимания на разъяренных водителей.
— Какую еще Нобелевку?
— Такую! Вначале сто пятьдесят претендентов, потом пятнадцать, а под конец пять. И ты в этой пятерке кандидатов на Нобелевскую премию в области — сейчас ты удивишься — литературы.
— За что?
— За «Птицу», «Ступени» и «Садовника».
— Интересно, откуда ты знаешь?
— Оттуда.
— Заливаешь?
— Нет.
— Говори, сукин сын, да побыстрее, иначе эти, сзади, нас убьют.
— Я не заливаю.
— Ой ли? Из Нобелевского комитета утечек не бывает. Смотри, Бог тебя накажет. Еврейский Бог, а не этот католический растяпа, наш шутить не любит, он — мой единственный живой союзник. Нет, не верю я тебе, ни на столечко, — показывает на сколько: и вправду не на много. — Вранье.
— Не хочешь, не верь.
И тогда Джези бросает равнодушно:
— В пятерке, говоришь?
— Да, говорю, что в пятерке. Со вчерашнего дня…
Теперь Джези уже знает, что делать. Выскочив из перегородившего улицу автомобиля,
— Вернись, идиот!
Джези обнимает его и целует в губы. Это похоже на любовную сцену, так что преследователи останавливаются и даже благожелательно улыбаются. Им уже понятно, что это супружеская или помолвленная пара. А Джези, не переставая приплясывать:
— Бросил я этот говенный лимузин, радуйся, ты этого хотел. Но какие у меня шансы? Десять процентов? Пятьдесят? Девяносто?
— Не знаю. Есть у тебя шансы. Идем обратно. Шансы есть.
— Этот гребаный Сенкевич получил, а Лев Толстой, великий Лев Толстой так никогда и не получил, значит, у меня есть шансы. А знаешь, кто был соперником Сенкевича? Элиза Ожешко.
— Кто?
— Элиза. Неважно. Кто еще в пятерке?
— Ты.
— Кто еще?
— Не знаю. Идем в машину. И не целуй меня, противно, обслюнил всего.
— Fuck, shit! Боже! Господи, откуда ты узнал?
— Не скажу. Поворачивай, твою мать… Машина! Тебя арестуют.
— А мне насрать. Когда будет известно?
— Скоро… что ты делаешь?! — кричит Харрис, потому что Джези расстегивает ширинку.
— Я должен отлить, сию же минуту.
— Здесь?
— Иначе обоссусь.
Расталкивая прохожих, пробивается к стене и начинает отливать. Но на Кристофер-стрит это не такое уж редкое явление. И водители, и пешеходы, и влюбленные парочки, и мужчины-проститутки добродушно смеются, а один, чудовищно накаченный, свистит, с улыбкой хлопает Джези по плечу и спрашивает:
— Подержать тебе его, брат?
— В следующий раз, брат… Боже, какое облегчение. Я протянул руку Богу, а он мне подал свою. — И вот уже оба бегут к машине.
— Если тебя кто-нибудь сфотографировал…
— Плевал я.
— Попробую уговорить Стивена, пусть пригласит тебя в свое шоу.
— Плевал я на Стивена. Если это правда, значит, стоило того.
— Что — стоило?
— Неважно. Не твое собачье дело.
— Стивен мог бы помочь. После «Оскаров» продажа подскочила, но лишняя реклама не помешает. Куда мы идем?
— Как — куда? В синагогу.
— Она уже закрыта.
И опять они едут в машине.