Гора Орлиная
Шрифт:
— Знаю… Людей маловато.
— Больше нету. Справляйся.
— Как же, Алексей Петрович?
— Тебе лучше знать, на то и бригадир. Я одно знаю: каждый день станки поступают, не валяться же им под открытым небом.
Алексей Петрович отвернулся и стал выколачивать трубку о край стола. Бригадир потоптался и вышел, чувствуя, что мастер прав и спорить бесполезно. Пологов отправился за ним, шагал по строительной площадке от одного костра к другому вдоль свежей канавы, разглядывая
— Эй ты, лед на усах! — крикнул он молодому землекопу.
Рабочий поднял раскрасневшееся обветренное лицо и обтер рукавом усы:
— Ничего, батько! Обогриемось.
— «Обогриемось», — повторил про себя с улыбкой Алексей Петрович. — Чудной разговор. — И сам вдруг вспомнил, как над ним смеялись украинцы: дескать, мастер не говорит, а окает. Вот уж этого Алексей Петрович за собой не замечал. Самый настоящий уральский говорок — и больше нет ничего. Он пошел дальше, увидел среди рабочих Вернигору, коренастого крепыша, спросил:
— Значит, переезжаешь? Гляди, не замерзни там… в сыром-то бараке.
— Та ни! — смущенно улыбнулся Вернигора. — Жинка хозяйнувать хоче… знаете…
Алексей Петрович махнул рукой и направился к дальнему костру.
Нельзя было ждать, пока стены корпуса встанут в полный рост. Уральцы и южане — рабочие эвакуированного танкового завода — начали монтаж оборудования. Надо было поскорее выдать первые танки.
«Инженерия тоже в грузчики пошла», — подумал Алексей Петрович, оглядываясь.
Человек в демисезонном бежевом пальтишке, повязанный шарфом поверх кепки, только что помогавший сгружать с платформы станок, вытащил из кармана пачку чертежей и начал рассматривать их при мигающем свете костра.
— Потом разберешься, — крикнул ему товарищ. — Все равно ни черта не прочитаешь!
— Чертежи теперь надо читать по-особому, по-военному! — ответил первый. — Зачем же просто сбрасывать, если можно сразу установить станок на место? — Он нашел нужный чертеж, сказал: — Это будет вот здесь…
И, похлопав озябшими руками, ухватился за станину, покрытую инеем, запятнанную следами от рукавиц.
Алексей Петрович мысленно провел линию до того костра, где работал Вернигора, и удивился: почти километр! Огромный цех… Тут расположится главный конвейер.
Осторожно переступая через провода, легшие затейливой сетью на мерзлую землю, прикрываясь от синего слепящего огня, мастер глядел, как электросварщики резали броневые плиты и угадывал очертания корпуса танка. Чтобы электросварщикам было хоть чуточку потеплее, строители натягивали огромный брезент между опорной колонной будущей стены и штабелем броневых плит.
— Поскорее стены возводи! — крикнули
— Стараемся, — ответил Алексей Петрович и пошел дальше.
Ему стало неловко. У него в конторке — раскаленная печка. А тут под ветром хлопает, словно парус, тяжелый брезент, взвихривает колючий снег и едва не гасит пламя костра.
Брезент и в самом деле был похож на огромный парус. И мастер невольно подумал: «Двинется дело, двинется, пойдет! Трудно приходилось нам и раньше, но, по правде сказать, не работали мы еще так!»
После смены в будку зашел Филька-южанин, слесарь, работавший землекопом, — приходилось делать то, что приказ велит. Филька просил перевести его на монтаж, но мастер отказывал. Краснощекий, чернобровый, в треухе, в поношенной стеганке, в больших валенках, Филька шагнул к столу решительно, — зашел поговорить по душам. Алексей Петрович, раскуривая трубку, ответил, что любит душевные разговоры.
— Вы мне тогда сказали: вот кончим площадку расчищать от снега — и отпущу. Говорили?
— Предположим.
— Площадку расчистили. А вы теперь землю копать заставили. Где же ваше слово? Разве так слово свое держат?
— Ишь ты! — отозвался Пологов сердито. — Я держу слово. Поэтому и заставил тебя землю копать. Я держу слово. Поэтому и заставлю тебя фундамент закладывать. Я слово свое держу. Поэтому ты у меня и стены возводить будешь. Я тебя и на стропила пошлю под ветер — крышу ставить, потому что держу свое слово, которое дал партии. А если я тебя обманул, так в этом обмане не волен. Можешь ли ты это понять, Филька?
Алексей Петрович встал из-за стола, наклонился к печке, открыл узорчатую раскаленную дверцу, подбросил два полена и, очевидно успокоившись, проговорил:
— Знаю тебя: работы не любишь.
— Зима лютая…
— Врешь, брат! Вот как посажу тебя на ладонь — заболтаешь валенками! Я и не при такой погоде рабатывал, когда Кремнегорск ставили.
— Лопата плохая, — поглядев на свои огромные валенки, пробормотал Филька.
Пологов прищурился, строго оглядел его:
— Зайдем-ка, парень, ко мне…
Филька обрадовался приглашению.
Алексей Петрович повел гостя не в дом, а в дальний угол двора — к сараю, попросил подождать.
Пошел снег. На крыше сарая, в тех местах, где сходились листы железа, начали образовываться длинные белые холмики. Откуда-то появилась девочка, закутанная в шерстяной платок, и стала ходить по двору. Ее следы на снегу складывались в затейливые узоры.
Алексей Петрович вынес из полутьмы сарая выбеленную до блеска лопату.
Филька был явно разочарован.