Гора Орлиная
Шрифт:
Егор сердито задолбил землю. Карим направился к вагонетке, толкнул ее рывком. Она еле сдвинулась и медленно покатилась к аркам плотины. Карим нажал. Он спешил, борясь с ледяным ветром, — на стенках вагонетки постепенно намерзал и становился все толще слой бетона. За Каримом гнал вагонетку Николай. Они старались обогнать время. Но слой бетона успел уже намерзнуть не только на вагонетках, но и на бункерах.
— Поторапливайтесь! — кричал десятник.
Тут же стоял учетчик соревнования и записывал в тетрадь каждую вагонетку. Соревновались
— Егор этот, — сказал вдруг Карим, оборачиваясь к Николаю, — действительно — да, холодно ему, барак требует, а работать не желает… А башкиры давно знали эту гору. На горе у них такие, знаешь, домницы называются, были… в домницах чугун плавили. Начальник Нечай действительно правильно говорит. И про Егора — тоже правильно. Его дед хотел гору себе забрать. Сам, когда вино пил, рассказывал. Хотел забрать да продать в чужую страну. Тогда можно так было… Пусть лучше уходит отсюда… Злой, как шайтан.
Николай посмотрел туда, где горел костер, и разглядел за пеленой начинавшейся вьюги черную согнутую фигуру Егора.
Опять появился десятник, заговорил бессвязно, отрывисто:
— Правый берег нажимает… график трещит… прорыв на первом участке… черти! Буксир нужен… буксир! Подмогнем! Есть добровольцы? — Он подбежал к Николаю. — Айда?
— Я из комсомольской штурмовой бригады.
— Подбери себе пяток ребят и штурмуй! — Десятник ухватил за рукав бригадира бетонщиков. — И ты тоже!
— Из кого подбирать-то? — проговорил бригадир, беспомощно оглядываясь.
— С других участков народ будет… нам часа на три. Левый берег, жми! — крикнул десятник и бросился дальше.
Бетонщик похлопал рукавицей о рукавицу, будто собирался ухватить пламя костра, чтобы запастись теплом на дорогу, и пошел рядом с Николаем.
— Сколотим две бригады, посоревнуемся!
— Куда мне! — отступил Николай. — Вы тут на постоянной. А я после смены в мастерских…
— Так я же тут с утра и до утра! — возбужденно заговорил бетонщик. — Люблю я, паренек, такие ночи. Приехал я сюда — еще и кружка на карте никакого не было. Заставили меня в плотницкой бригаде топчаны для палаток сколачивать. Запросился я в землекопы. Рыл фундамент под эти самые арки. — Он махнул в снежную полутьму берега, где маячило сооружение плотины. — Потом заливать их стал бетоном… Уважили за работу, бригадиром поставили. — Он засмеялся. — Люблю я такие ночи… люблю!
— И мне тоже нравится… Только тяжело, — признался Николай.
— Нелегко, парень, верно говоришь, — согласился бетонщик. — Но не за себя больно… не руки болят. Сердце болит. — Он задохнулся от ветра, наклонил голову, пошел плечом вперед. — Бегу на смену и вижу: возы с кирпичом тянутся. Искры морозные на кирпиче. Стужа, сам видишь, какая. А кирпича этого на всех участках ждут… Говорят, что девяносто шесть миллионов штук кирпича на год нужно. А чтобы доставить его, у нас на стройке — девяносто шесть лошадей… Да потом учти: кирпич —
Дорогу перегородила бетонная стена с прожилками изморози. Из-за стены, гремя промерзлыми досками, заготовленными для опалубки, показалась группа людей.
— Подкрепление! — обрадовался бригадир. — Мужики да еще бабы… Погоди, погоди… Так ведь это же моя! — Он в недоумении остановился, крикнул: — Евдокия! Ты чего это… чего это ты не спишь? Дуня…
Женщина в полушубке, закутанная по самые глаза белым вязаным платком, бросилась к бетонщику, сказала негромко и улыбчиво:
— А без тебя в землянке зябко.
— Это, парень, правду она говорит… Мы теперь в полушубках и ушанках спим.
— Когда «теперь»? — с усмешкой спросила жена. — Третью ночь дома не ночевал! — Шагая быстро, стараясь не отстать от мужчин, она рассказывала Николаю: — В последний-то раз все во сне кричал: «Бетон подавайте, бетон!» Еще бабушка учила: когда, мол, захочешь узнать, не изменяет ли мужик, послушай, что он во сне бормочет… обязательно какое-нибудь имечко услышишь. А он все одно да одно: «бетон».
— Иногда и «Морион»!
— К таким не ревную.
— «Не ревную»! — передразнил бетонщик. — А сюда чего пришла? Неужто работать будешь, Дуня?
— А что? В паре с тобой и работать весело.
— Да, — вздохнул бригадир. — «Морион» — экскаватор. Чего к нему ревновать? А вот к подъемному крану и я приревновал бы. Мечтаю я о нем… О тебе, Дуня, так не мечтаю.
— А чего в нем?
— Поставил бы я его на подачу бетона. Да где добыть? — Остановясь перед воротами нового участка и оглядывая спешивших отовсюду людей, бетонщик сказал жене: — А в паре нам работать не пристало. Подумают, что я один вагонетку не осилю. С какой-нибудь бабой спаруешься. Вон их сколько. Откуда и набралось.
— Я их привела. Без мужиков-то чего дома? Думаешь, только ты один третьи сутки глаз не кажешь? Да и пособить вам, окаянным, надо. Узнали мы, что правый берег опережает…
Отстающий участок левобережья ожил, веселее пошли вагонетки с бетоном. Вьюжная ночь стала чуть поласковее. Оглядываясь, Николай заметил, что Дуня одна толкает вагонетку против ветра, все ниже наклоняя голову. Собрался помочь, но к ней уже подбежал муж, оторвал ее от вагонетки, поправил сбившийся на сторону платок, поглядел в опаленное стужей лицо и украдкой поцеловал.
— Ты что это, дурочка, одна? — закричал на нее. — Нельзя тебе надрываться. Вдруг с ним что случится…
Сто пятьдесят дней отдано было плотине, сто пятьдесят дней, не похожих один на другой. Каждый вспоминался по-своему: с радостью, с горечью, с гордостью.
Удивительным, необыкновенным показалось Николаю, когда весною бригадир бетонщиков, приняв из рук начальника строительства завоеванное знамя, не отнес его ни в цеховую конторку, ни в красный уголок участка, а взял с собой.