Гора трех скелетов
Шрифт:
Первой не выдержала Йованка:
– Тут вот еще что. Не знаю, может, мне всего лишь показалось: но когда я сказала Ромеку про тебя и про Боснию, он точно испугался чего-то. У него даже губы затряслись…
– Да он просто любит тебя. Любят ведь по-разному…
– Меня он не любит. И ненавидит Боснию, он ведь служил там.
Я чуть руль из рук не выпустил.
– Та-ак! Вот это уже совсем не лишняя подробность. Когда, где служил?
– В Шестнадцатом батальоне. А в Боснию он попал зимой девяносто шестого. С первым польским контингентом.
Не могу
– Значит, у него был повод бояться за тебя.
– Ничего ты не понимаешь! Испугался Ромек за себя. А меня он ненавидит. Я ведь ему жизнь поломала. Да если я не вернусь, он только перекрестится.
– Знаешь, ненависть иногда – это такая извращенная любовь. Не как у всех, особенная.
Йованка невесело усмехнулась:
– Иди ко мне, свинка моя, я тебя зарежу… Сейчас мы с ним на ножах, а раньше… Я ведь любила его. Он подобрал меня, как бездомную собачонку. Пригрел, выходил, привез к своим родителям. Там, в деревне, родилась Оля. У нас была семья… Знаешь, как плохо, когда никого?
Она еще спрашивала!
– А как вы познакомились?
– Я же тебе сказала: он подобрал меня, как собачонку. Я была ранена, а он меня нашел и отвез в госпиталь. – Йованка часто заморгала. – Я ведь ничего… ничего не помню, Марчин. Это называется амнезией. Знаю, что была ранена в голову, что нашли меня под Печинацем. А вот кто я такая, какое у меня настоящее имя, от кого у меня Оля – этого я не знаю. Вот ты и должен мне помочь. Помочь найти мою прошлую жизнь…
– Йованка!
– Я не сплю, – вздрогнув, пробормотала моя спутница. – Скоро будет мост через Дунай.
Йованка проспала все на свете. Вряд ли до нее дошло, где мы находимся.
А были мы уже в Венгрии.
– Нужно решать, как поедем дальше: прямо, через Хорватию, или сворачиваем на мост, и через Сербию.
Она ненадолго задумалась, потом вдруг зевнула во весь рот.
– Я бы поехала самой короткой дорогой.
– Логично, – признал я. – Только вот я забыл сказать тебе, что не хочу ночевать в Венгрии: у венгров слишком уж дружественные отношения с поляками. Если пан Хыдзик объявит нас в розыск…
– А без ночевки никак?
– Можно и без ночевки, – вздохнул я, – только вот доедем ли? Годы уже не те. Теряю форму, я ведь уже пенсионер, в некотором смысле.
– Слушай, а если поведу я?
– Ты же не умеешь.
– А если вдруг вспомню, как это делается?
– Так ты действительно ничего не помнишь?
– Я же сказала тебе. – Голос ее похолодел. – Все, что до госпиталя, для меня черная дыра. Иногда что-то вроде как вспомню, как Шварценеггер в фильме… Фильм такой есть «Вспомнить все»… Я ведь была в коме после ранения.
– Ты не говорила мне.
– Боялась: испугаешься. Я и без того чокнутая.
– Так это ты?!
– А нечего руки распускать.
Я присвистнул:
– Ну ты даешь!.. А в палатке драться не будешь?
– С тобой? С чего бы это. И потом, я ведь уже выздоровела… Ну почти. Да не бойся, Малкош, я в общем-то смирная. Разве что во сне ногами дрыгаю.
– Слушай. – Я смотрел на дорогу, а не на нее. – Это уже Дунайкоштам. Сейчас мы должны либо свернуть на мост, либо ехать прямо. Уже темнеет. Может, за мостом и заночуем… Там твоя Сербия.
Она как-то странно замолчала. Не дождавшись ответа, я взглянул на нее и увидел совсем другую Йованку, совершенно мне не знакомую, бледную, поджавшую губы, сузившую глаза. И тут она сказала что-то. По-сербски.
– Переведи, – улыбнулся я.
– Я сказала: «Через мост – это на тот свет».
Я ждал от нее объяснений, но их не последовало. Я нажал на педаль газа.
– В таком случае едем через Хорватию.
– И здесь мы будем спать?! – В глазах и в голосе Йованки энтузиазма не было.
Я выключил дальний свет, и нас окружила тьма. Где-то за леском по автостраде проносились едва слышные здесь машины. Гукала ночная птица.
– Ты только посмотри, какая чудесная полянка!
Наверное, лучше было сказать правду: мне было жаль ее денег. Поэтому и только поэтому населенные пункты с гостиницами я проезжал не останавливаясь.
– Кажется, я не люблю леса, – тихо сказала Йованка.
– Ночью везде не по себе…
– Но меня в лесу и днем трясет. Едем за грибами, все лезут туда, где погуще да погрибнее, а я только и делаю, что оглядываюсь: а вдруг из-за куста кто-нибудь выскочит…
– Ограбит и изнасилует. – Господи, зачем я сказал это?
Йованка съежилась:
– Я ведь не шучу, Марчин. Похоже, в лесу что-то со мной случилось… Что-то очень нехорошее.
– Извини. Давай поищем другое место. – Я взялся за ключ зажигания.
Йованка остановила меня:
– Нет-нет, тебе отдохнуть надо.
– А ты?
– Ничего. Я же не одна, я с тобой… А полянка действительно славная.
Слово было сказано. Через пару минут каждый занимался своим: я ставил палатку, она разжигала костер, подвешивала на рогульках чайник.
– Как много звезд, – сказала Йованка, когда мы сели у огня с кружками в руках. – Ночью будет холодно.
– У тебя есть что-нибудь теплое?
– За кого ты меня принимаешь? Мы же едем в горы.
– Та, наша, не такая уж высокая.
– Правда? А на снимках она большущая!
– Ну, это по сравнению с соседними горами – те еще ниже… А почему она тебя так интересует?
– Я помню ее.
– А говорила, ничего не помнишь.
– Гору помню. Помню, что пришла оттуда, с вершины. А нашли меня в лесу, под большим деревом… Не знаю почему, но мне кажется, что это важно. А еще мне часто снится, что я лезу на эту чертову гору. Знаю, что этого нельзя делать, что это смертельно опасно, и все равно лезу, лезу… А что там, на этой горе, Марчин?