Гора трех скелетов
Шрифт:
Я тормознул малолитражку на обочине дороги.
– Ты… ты хочешь расторгнуть договор со мной? – прошептала побледневшая Йованка. – Чего ты хочешь, Марчин?
– Я уже знаю, кем ты не была в той своей прошлой жизни. Ты не была психологом. Больше того, даже студенткой, изучающей психологию ты точно не была.
– Потому что я была слишком старой для студентки, когда меня нашли?
– Да при чем тут твой возраст! – Я с трудом сдерживал смех. – Ты просто не разбираешься в людях. Если ты думаешь, что я поехал с тобой
– Я так не думаю. Только что же в этом плохого?
– Да ничего, – согласился я. – Кроме того, что денег у тебя нет и ты все пытаешься предложить мне расчет натурой. А поскольку шлюха из тебя, прости за откровенность, никакая, из меня и мужик соответствующий: ну не хочу я лезть под одеяло к обыкновенной проститутке…
– А необыкновенная тебя устроила бы? – (Кажется, я перегнул палку: глаза, которые в упор смотрели на меня, были как два дула охотничьего ружья.) – Ну, скажем, с которой ты только что беседовал?
– Ты об этой соплюхе?! Ну, знаешь…
– А почему бы и нет? Начинающая журналисточка, молоденькая, но с амбициями и талантом ложится в постель с героем своего хитового материала. Проза жизни, как любишь говорить.
– Я даже не прикоснулся к ней!
– Зачем оправдываться. Я не твоя жена.
– И слава богу! Ты просто ненормальная. По-твоему, я позволил ославить себя на всю Польшу только ради того, чтобы переспать с этой… цаплей?
– Цаплей? – удивилась Йованка. – Не знаю, что значит это ругательство, но губа у тебя не дура: длинные ноги, фигура, образование, перспективы… Старые пердуны с ума сходят из-за таких вот студенточек. К тому же она – шлюха, настоящая шлюха, не чета мне!
– Ах, она тоже шлюха! И выходит, я – альфонс: вы, шлюхи, около меня вьетесь. Так что же я тут делаю, зачем мне чертова Босния? Не лучше ли сколотить из вас, шлюх, артель в Кракове и наконец-то начать зарабатывать по-настоящему, холера!
– На мне много не заработаешь! – Она взяла пример с меня, поднимая голос. – Клиенты по судам затаскают. Видел нос у моего Бигосяка?…
И, едва не отломив дверную ручку, Йованка выскочила из машины. Секунду спустя я повторил ее маневр, только через левую дверь.
– Я не спал с Доротой Ковалек! – воскликнул я.
– Сочувствую! Только меня не касается.
– Я не из тех, кто трахают все, что движется! Слышишь?! Я даже в палатке не воспользовался…
– Ну и дурак!
– Дура-ак?!
– Ну, значит, я не в твоем вкусе.
– Это почему же?
– Тогда боялся заразиться от меня.
– Нечего мне бояться: у тебя есть презервативы!
– В таком случае я слишком старая для тебя, – крикнула она, завершая энергичную пробежку трусцой вокруг «малюха».
– Хороша старушка – божий одуванчик! – пробормотал я, с интересом следя за прыжками ее груди.
Следующим видом спорта, который мы попытались освоить, была совершенно вольная борьба с элементами бокса.
– Кур-рча бляда! Идиотизм какой-то!
Я попытался борцовским приемом засунуть Йованку в малолитражку, но столкнулся с сопротивлением кузова. Потом мы оба оказались на коленях. Дыхания наши смешались, как писали классики. Губы коснулись губ… Ну а дальше частный детектив Малкош взял себя в руки.
– Ты забыла, зачем мы здесь! – хрипло прошептал я. – Садись в машину, нужно ехать.
Щеку мою защекотали ее ресницы.
– А ты ничего не хочешь? – дрогнувшим голосом вопросила Йованка.
– Хочу, – сказал я. – Хочу есть, мяса хочу, и причем уже давно.
– И… и больше ничего?
– Ну почему же, – нежно шепнул я, – от пива я тоже не отказался бы…
В маленьком зальчике было полутемно и дымно. Какое-то время пришлось постоять на пороге, чтобы глаза привыкли. Голубых миротворческих беретов в помещении не наблюдалось.
– Пахнет чем-то вкусным, – доложил я подошедшей Йованке. – Садимся?
Столы в харчевне были солидные, темные от времени. Под стать им были столбы с высоко прибитыми крючьями: то ли для одежды, то ли для длинноствольных винтовок времен Первой мировой. В таких заведениях лет сто тому назад любил сиживать с кружкой пива один бравый солдат, мой любимый литературный герой. Не исключено, что побывал он и здесь, в Боснии, в те времена она, кажется, входила в Австро-Венгерскую империю. Что же касается дыма, то источником его были два помнивших императора Франца-Иосифа старика с трубками. Они пыхали дымом, задумчиво прихлебывая пиво, скорее всего чешское, потому как пена над ним не опадала.
Я сглотнул слюну.
– Закажи что-нибудь к пиву, – попросил я Йованку, – и вон те колбаски с жареным луком. Не помню, как они называются.
Йованка пошла к прилавку, за которым стоял хозяин в белом колпаке.
Вернувшись, она недовольно заметила мне:
– Между прочим, я не пью пива.
– Будешь пить. Так нужно для пользы дела. И забудь свои капризы до Польши, это приказ.
– А вы что, поляки? – расцвел принесший кружки хозяин заведения.
Он обмахнул полотенцем скамью и присел к нашему столу, глядя на нас с Йованкой полными любви черными, как маслины, глазами. Он подпер подбородок ладонью и заговорил на странном сербском, совершенно мне непонятном. Минут через пять-семь Йованка, сжалившись надо мной, сообщила, что у дядечки есть двоюродный брат в Польше, что женат он на полячке и у брата четверо детей и уже два внука, один из которых пойдет в детсад на следующий год.
Принесли третью кружку и три большие тарелки с жареными колбасками. Наш новый друг сыпал словами, как «Калашников» гильзами. Меня заинтересовал его акцент.