Горб Аполлона: Три повести
Шрифт:
Я отыскивал взглядом ту, тайную. Была ли она? Или это создано его воображением? На кладбище я заметил печальную девочку, совсем молоденькую, невысокого роста, тоненькую, которая стояла поодаль склонившись над цветком, который держала в руке, и плакала.
— Это она! — сразу же пронеслось в моей голове. И в этот момент раздался звук прощания, — последний звук Сашиной земной жизни. Я краем глаза видел, как она поцеловала цветок, который послала вслед Саше, потом отвернулась и, не дав мне рассмотреть её лица, быстро ушла. Я глядел ей вслед и думал. Может быть, мне это привиделось, может быть, её не было, и это только моё уставшее
Эти слова высечь бы на нашем прямоугольном, мшистом камне, который далеко и одиноко лежит на берегу Финского залива и наслаждается ветром с моря. Может быть, это был бы лучший памятник моему другу.
Я стоял неподвижно и опомнился, будто проснувшись, когда ощутил чьё-то прикосновение — пора возвращаться обратно к жизни. Пора возвращаться из одних чувств к другим.
Весь город готовился к Рождеству, на окнах висели гирлянды, свечи, повсюду праздничное благоухание. Звонили колокола. Люди радовались, ликовали и возрождались. И мой любимый друг, и разбойник на кресте тоже, может быть, где-то там веселятся… В это Рождество я почти верил, что с Сашей мы ещё встретимся.
На другой день Ева вернула рукопись Виктору.
— Я читала со смешанным чувством. Было сопереживание, но было и душевное сопротивление против вашего друга. Почему такие мужчины попадаются в сети? Я всегда удивляюсь вкусам людей в выборе партнёров. Саша был в опьяняющей власти секса, бога Диониса. Любил ли он? Он не должен был так растворяться. Мне не нравятся люди, которых ничто не может привести в негодование. Жизнь в значительной степени бывает тем, чем мы её делаем.
— Кажется, это вы слишком. Я считаю, что кто любит, тот не подвластен разуму и воле. А как отделить страсть от любви? Сам Бог не может разграничить, что в нас идёт от природы, а что идёт от свободы. И что же тогда любовь, по–вашему?
— Любовь — это вольтова дуга, взаимность, а не так, что один горит, как факел, сам по себе и сгорает… в другом.
— А мне нравится любовь сама по себе как таковая. Просто любить. Любовь к красоте, к творчеству. Любить для взаимности? Ведь в любящем и есть творчество, он создаёт миф о своей любви и в ней черпает силы и вдохновение.
— Но почему же вашего друга любовь не рождала, а разрушала? Значит, нужна была любящая поддержка. И в глубине, в тайниках его сердца любовь иссякла, она не движущая сила, в его влюблённости нет смысла, как вы сами ему говорили. В этом трагедия, и не только его одного. Идти на поводу у Эвелины не нужно было.
— Мало есть мужчин, которые могут сопротивляться низшему влиянию жены. Не смешивайте непрезрительное, дружески приветливое отношение со слабостью и глупостью. Наверно, некоторым женщинам нужна «мужская реакция», потому что они сами не могут установить для себя определенные нравственные границы. Ваша «вольтова дуга» — редчайшее явление природы, почти как шаровая молния. Кто-то из немецких
Вокруг себя я что-то не вижу миллионеров.
— Мне кажется, что вы сами никогда не были захвачены чувством? — робко спросила Ева.
— Что бы я вам ни ответил, я никогда не скажу всего. Наверно, у меня мало согревательных сил. На словах… И у меня на самом деле нет ни в чём убеждённости до конца. Я смотрю на жизнь Саши и вижу, что человек собою не располагает, если хотите. Долг — как под душою закон, как обнаженный меч. Я не могу ответить на многие вопросы, наталкиваюсь на загадки, не могу объяснить Сашину жизнь, да и свою тоже. Вот так и стою с пустыми руками. Так того хотела судьба?
Давайте пойдём в ближайший кабачок и выпьем за несовершенство, по крайней мере, одного из нас. Может быть, ему ещё предстоят яркие и сильные переживания?
Они пошли вдоль прибрежной полосы, тянущейся до самого горизонта, шли и шли, и вскоре слились в точку, которую уже нельзя было отличить от воды, воздуха и земли, и слышен был только бесконечный шум одинокохолодного океана.
В повести использованы стихи Михаила Крепса.
ВСТРЕЧА ЗА ЧЕРТОЙ
В годовщину смерти моего героя Димента мартовской весной я посетила «глухонемые владения смерти» — кладбище, где он захоронен. Всегда вздрагиваю и съеживаюсь, когда вхожу в эти владения отсутствия и безмолвия, наверно как и все, сюда входящие.
Мои глаза быстро находят чёрный базальт памятника со знакомым звучным именем: Игорь Димент. Плита стоит прямо у дороги, ведущей куда-то вглубь, под крохотной сосной. Склоняюсь с букетом и дотрагиваюсь рукой до холодного камня. Дата его рождения обнародована, а моему мистификатору видно это не нравится — осенний жёлтый лист забился в две последние цифры и их прикрыл. Вы верите в чудеса?
Игорь! — невольно обращаюсь я. Вот и пришла я в твоё никуда — из моего ниоткуда — поговорить с никем — порассуждать о тебе. Молчание.
Теперь моя очередь врать, придумывать, мистифицировать, домысливать. И ты не сможешь опровергнуть мой миф о тебе. Ты уже ничего не можешь ответить, опровергнуть, приврать, выпятить, подменить причины следствиями, перевернуть всё шиворот навыворот, вывести невыводимое. Ничего уже я от тебя не услышу. Да и ты вряд ли услышишь меня. У тебя была игра с собеседниками, сюрреалистическая, зеркальная. Ты отражался сам в себе и никого не хотел слышать. Или, взглянув в зеркало, ты испугался и заплакал?
Может быть, монолог это результат кромешного одиночества? Сожалеть уже больше не о чём… твой последний жест отчаяния и одиночества не дошёл до меня, наверно, ты плохо разыграл свою жизненную трагедию. Нет ответа.
Память моя возвращается, крутится, зацикливается на каких-то обидах, наставлениях… Прошлое задевает как настоящее… и даже сильнее.
Тщетно отыскивать варианты, что-то узнавать, разбирать счета, ничего не понять и ничего не разобрать в твоей зачириканной жизни.
Ты боялся времени, людей, прятался в свои игры, прикрываясь от всего ложью, как щитом. Твой щит разъело, и он оказался решетом с дырками, и твой античный профиль не на нём, а под холодной базальтовой плитой.