Горбун, Или Маленький Парижанин

Феваль Поль Анри

После представления Гонзаго встретился со своим фактотумом в вигваме, рядом с поляной Дианы. Там в одиночестве сидела принцесса. Она ждала.

Когда Гонзаго собрался было уходить, чтобы не спугнуть дичь, на которую он расставил силки, в вигвам, смеясь, ввалилась компания наших повес. Они уже позабыли все свои невзгоды и на чем свет бранили балет и кантату. Шаверни передразнивал хрюканье дикарей, Носе, выводя невероятные рулады, пел: «Сын Каледонии, бессмертен и велик…»

— Вот это успех! — надрывался коротышка Ориоль. — Бис! Бис! И костюм ее

тоже чего-нибудь стоит.

— А, значит, и ты тоже! — подхватили его товарищи. — Ориоль достоин лаврового венка!

— Как бессмертный сын площади Мобер!

Увидев Гонзаго, шутники мгновенно умолкли. Все, кроме Шаверни, вспомнили, что они придворные, и принялись исполнять свой долг.

— Наконец-то мы нашли вас, кузен, — проговорил Навайль. — А то мы уже начали беспокоиться.

— Без нашего милого принца и праздник не праздник! — воскликнул Ориоль.

— Послушай, кузен, — без улыбки промолвил Шаверни, — тебе известно, что тут происходит?

— Тут происходит много чего, — ответил Гонзаго.

— Иными словами, — продолжал Шаверни, — тебе рассказали о том, что совсем недавно случилось на этом самом месте?

— Я ввел его светлость в курс дела, — сообщил Пероль.

— Это о человеке с морским палашом ? — поинтересовался Носе.

— Смеяться будем позже, — отрезал Шаверни. — Благосклонность регента — мое последнее достояние, да и то я получаю его из вторых рук. Поэтому мне хотелось бы, чтобы мой высокочтимый кузен был в курсе событий. Если мы можем помочь регенту в его поисках…

— Принц, мы всецело в вашем распоряжении, — послышались голоса.

— И кроме того, — продолжал Шаверни, — это дело Невера, всплывшее через столько лет, занимает меня больше любого романа. Кузен, у тебя есть хоть какие-нибудь подозрения?

— Нет, — ответил Гонзаго.

И тут же, словно в голову ему пришла какая-то мысль, добавил:

— Впрочем, есть один человек…

— Что за человек?

— Вы слишком молоды и не можете его знать.

— Как его зовут?

— Этому человеку, — продолжал размышлять вслух Гонзаго, — вполне может быть известно, чья рука поразила беднягу Филиппа де Невера.

— Его имя? — со всех сторон послышались голоса.

— Шевалье Анри де Лагардер.

— Он здесь! — опрометчиво воскликнул Шаверни. — Конечно, это человек в черном домино.

— Что такое? — оживился Гонзаго. — Вы его видели?

— Дурацкая история. Мы, разумеется, в жизни не видели этого Лагардера, кузен, но если он случайно оказался на этом балу…

— Если он случайно оказался на этом балу, — подхватил принц Гонзаго, — то я возьмусь показать его королевскому высочеству убийцу Филиппа де Невера!

— Я здесь! — произнес позади них чей-то низкий, мужественный голос.

Услышав его, Гонзаго вздрогнул так, что Носе пришлось поддержать принца, чтобы он не упал.

7. АЛЛЕЯ

Принц Гонзаго помедлил, прежде чем обернуться. Видя его замешательство, клевреты сбились с толку и растерялись. Шаверни

нахмурился.

— Это и есть человек по имени Лагардер? — спросил он и положил ладонь на эфес шпаги.

Наконец Гонзаго обернулся и бросил взгляд на человека, произнесшего: «Я здесь!» Тот стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Маски на его лице не было.

Гонзаго с трудом выдавил:

— Да, это он.

Принцесса, поначалу погруженная в свои думы, при имени Лагардера, казалось, спустилась на землю. Теперь она внимательно слушала, но встать с места не решалась.

Этот человек держал в руках ее судьбу.

Лагардер был одет в придворный костюм из белого атласа, шитого серебром. Это был все тот же красавчик Лагардер, даже в большей степени, чем раньше. Его фигура, ничуть не утратив гибкости, стала более внушительной. Лицо его светилось умом, волею и благородством. Неизъяснимые кротость и печаль смягчали его пылающий взор. Страдание идет на пользу людям великодушным, и перед Гонзаго стоял великодушный человек, который много страдал. Но в то же время он походил на бронзовую статую. Подобно тому, как ветры, дожди, снега и грозы бессильны перед бронзой, так и время, усталость, горе, радость и любовь не оставили следа на гордом облике этого человека.

Он был молод и красив; золотисто-коричневатый оттенок, оставленный на его коже испанским солнцем, очень шел к его белокурым волосам. Контраст был удивительный: гордое и смуглое лицо солдата в обрамлении мягких кудрей.

На балу можно было найти не менее дорогие и ослепительные костюмы, чем у Лагардера, но такой осанки не было ни у кого. Лагардер выглядел, как король.

Он даже не ответил на жест Шаверни, который явно гдтов был распетушиться. Шевалье лишь быстро взглянул на принцессу, словно хотел сказать: «Подождите», после чего взял Гонзаго за правую руку и отвел в сторонку.

Гонзаго и не пытался сопротивляться.

Пероль вполголоса предупредил:

— Господа, будьте наготове.

Шпаги были тотчас вынуты из ножен. Госпожа Гонзаго встала между двумя собеседниками и кучкой молодых повес.

Лагардер молчал, и Гонзаго сам спросил у него прерывающимся голосом:

— Сударь, что вам от меня нужно?

Они стояли перед люстрой, их лица были ярко освещены. Оба побледнели, их взгляды скрестились. Через несколько секунд Гонзаго от напряжения заморгал и опустил глаза. Яростно топнув ногой, он попытался высвободить руку и повторил:

— Сударь, что вам от меня нужно?

Но его рука попала в железные клещи. Он не только не сумел высвободиться, но и почувствовал нечто странное. Лагардер все так же невозмутимо продолжал сжимать ему руку. Пальцы Гонзаго хрустнули, словно в тисках.

— Вы делаете мне больно! — выдавил он; пот струился у него по лицу.

Анри не ответил, продолжая стискивать руку врага. У Гонзаго вырвался сдавленный крик боли. Его правая рука невольно перестала сопротивляться. Тогда Лагардер, все такой же безмолвный и холодный, сдернул с руки у него перчатку.