Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
— Я плачу, потому что вы не в себе, Анри, — пролепетала бедняжка.
— Если вы заплачете потом, я умру.
— Но почему я потом должна заплакать?
— Откуда мне знать? Аврора, разве можно узнать женское сердце? Разве я сам знаю, любите вы меня или нет?
— Люблю ли я вас? — горячо и порывисто воскликнула девушка.
Анри жадно смотрел на нее.
— И вы спрашиваете, люблю ли я вас? — повторила девушка. — Вы, Анри, спрашиваете?
Лагардер закрыл ладонью ей рот. Она поцеловала его пальцы, и он отдернул руку, словно обжегся.
— Простите
— Я отвечу вам, как ответила бы отцу, — сказала Аврора. Лагардер сделался мертвенно-бледен и закрыл глаза.
— Не называйте меня так, — пробормотал он так тихо, что Аврора его едва расслышала. — Никогда не называйте! Боже, — продолжал он, подняв повлажневшие глаза, — это единственное слово, которым я приучил ее себя называть. Да и кого она видит во мне, если не отца?
— О, Анри… — начала Аврора, которую неожиданный румянец сделал еще прелестнее.
— Когда я был ребенком, — размышлял вслух Лагардер, — тридцатилетние мужчины казались мне стариками.
Мягким и чуть дрожащим голосом он спросил:
— Сколько, по-вашему, мне лет, Аврора?
— Какая мне разница, сколько вам лет, Анри!
— Но я хочу знать, что вы обо мне думаете. Так сколько же?
В эти секунды Лагардер был похож на обвиняемого, который ждет приговора.
У любви, этой грозной и могучей страсти, бывает порой странный оттенок ребячества. Аврора опустила взор, грудь ее вздымалась.
Впервые в жизни Лагардер увидел, как в девушке пробудилась стыдливость, и перед ним словно открылись ворота в рай.
— Я не знаю, сколько вам лет, Анри, — ответила она, — но слово, которым я вас только что назвала, слово «отец», я всегда произношу с улыбкой.
— Почему же с улыбкой, дитя мое? Я вполне мог бы стать вашим отцом.
— Но я не могу быть вашей дочерью, Анри.
Амброзия, опьянявшая бессмертных богов, по сравнению с чарами этого голоса показалась бы уксусом и желчью. Но Лагардер не сдавался, желая выпить свое счастье до последней капли.
— Когда вы появились на свет, Аврора, я был старше, чем вы сейчас. Я был уже мужчиной.
— Это верно, — отозвалась девушка, — потому что вы могли держать в одной руке меня, а в другой — шпагу.
— Аврора, дитя мое милое, не смотрите на меня сквозь призму своей благодарности, вы должны видеть меня таким, какой я есть.
Она положила свои хорошенькие дрожащие ручки на плечи шевалье и долго в него всматривалась.
— Я не знаю никого, — проговорила девушка наконец, Улыбнувшись и опустив ресницы, — лучше, благороднее и красивее вас!
9. ЗАВЕРШЕНИЕ ПРАЗДНИКА
Это было правдой, особенно в этот миг, когда счастье как бы украсило чело Лагардера сияющей короной. Он выглядел ровесником Авроры и таким же прекрасным, как
Если бы вы видели эту влюбленную юную деву, прячущую свой пылкий взгляд за бахромой длинных ресниц, ее вздымающуюся грудь, смущенную улыбку на ее губах — если б вы только видели! Любовь, огромная и чистая, святая нежность, соединяющая два существа в одно, накрепко связывающая друг с другом две души; любовь, этот гимн, который Господь в неизреченной милости своей подарил земле, эта манна, эта роса небесная; любовь, которая даже урода делает прекрасным, а красоте придает небесный ореол, — эта любовь сияла на преобразившемся нежном лице девушки. Лагардер прижал к сердцу свою трепещущую невесту. Воцарилось долгое молчание. Губы влюбленных так и не соприкоснулись.
— Благодарю! Благодарю! — шептал Анри. Взоры их были красноречивее всяких слов.
— Скажи, — нарушил молчание Лагардер, — скажи, Аврора, ты всегда была со мною счастлива?
— Да, очень, — отвечала девушка.
— А между тем, ты сегодня плакала.
— Откуда вы знаете, Анри?
— Я все о тебе знаю. Так почему ты плакала?
— Почему плачут девушки? — попыталась Аврора уйти от ответа.
— Ты не такая, как все, когда ты плачешь… Так почему ты плакала, Аврора, скажи?
— Потому что вас не было, Анри. Я вижу вас так редко, и еще эти мысли…
Девушка умолкла и отвела глаза.
— Какие мысли? — настаивал Лагардер.
— Д наверное, дурочка, Анри, — смущенно пролепетала девушка. — Я просто подумала, что в Париже много красивых женщин, и все они хотели бы вам понравиться, и, может быть…
— Что — может быть? — повторил Лагардер, вновь припадая к чаше с нектаром.
— Может быть, вы любите не меня, а другую.
И она спрятала вспыхнувшее лицо у него на груди.
— Неужто Господь даровал мне это блаженство? — в восторге прошептал Анри. — Неужто я могу верить?..
— Поверь, я люблю тебя! — проговорила Аврора, не отрывая лица от груди возлюбленного и пытаясь таким образом приглушить испугавшие ее самое слова.
— Ты меня любишь, Аврора? Слышишь, как стучит мое сердце? О, неужели это правда? Но уверена ли ты в этом сама, моя милая Аврора? Так ли говорит твое сердце?
— Оно говорит, я слушаю.
— Еще вчера ты была ребенком.
— А сегодня я уже женщина, Анри. Я люблю тебя! Лагардер прижал ладони девушки к своей груди.
— А ты? — спросила Аврора.
На его глаза навернулись слезы, голос задрожал, и он лишь пробормотал:
— О, как я счастлив! Как счастлив!
Внезапно лицо Лагардера помрачнело. Заметив это, девушка строптиво топнула каблучком и осведомилась:
— Это еще что такое?
— Ты когда-нибудь сожалела о чем-либо? — поцеловав Аврору в волосы, тихо спросил Анри.
— О чем мне сожалеть, раз ты со мной?
— Послушай-ка. Сегодня вечером мне хотелось приподнять перед тобою уголок завесы, скрывающей великолепие света. Ты видела двор, его пышность и блеск, слышала звуки праздника. Что ты думаешь о дворе?