Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
Они явились минуту спустя, и об их приходе возвестил громкий звон железа; в шляпах, лихо сбитых набекрень, в штанах, что называется, нараспашку, с пятнами вина на сорочках, оба выглядели совершенными головорезами. Они горделиво вступили в залу, задирая полы плащей концами шпаг; как всегда, Плюмаж был великолепен, Галунье, как всегда, несуразен и отменно уродлив.
— Поклонись, дорогуша, — велел своему другу огасконив-шийся провансалец, — и поблагодари монсеньора.
— Ну, хватит! — презрительно глядя на них, бросил Гонзаго.
Оба промолчали.
— На ногах стоите твердо? — осведомился Гонзаго.
— Я выпил всего один бокал вина за здоровье вашей светлости, — нагло соврал Плюмаж. — Ризы Господни! По части воздержанности я не знаю себе равных.
— Он правду говорит, ваша светлость, — несмело отозвался Галунье. — Я подтверждаю его слова, поскольку превосхожу его воздержанностью и пил только воду, подкрашенную вином.
— Ты, дорогуша, — возразил Плюмаж, бросив на друга суровый взгляд, — выпил столько же, сколько я, ни больше, ни меньше. Битый туз! Прошу тебя никогда не искажать при мне истину. Мне отвратительна ложь.
— Ваши шпаги по-прежнему хороши? — задал вопрос Гонзаго.
— Лучше не бывает, — ответил гасконец.
— И всегда к услугам вашей светлости, — добавил с поклоном нормандец.
— Прекрасно, — бросил Гонзаго.
И он повернулся к ним спиной, каковой оба друга и отвесили по поклону.
— Ишь, шельма, — пробормотал Плюмаж, — умеет говорить с благородными людьми!
Гонзаго знаком подозвал Пероля. Плюмаж и Галунье отошли в глубину зала и встали почти что у самых дверей. Гонзаго вырвал из записной книжки страницу, на которой он записал сведения, полученные от доньи Крус. Когда он передавал листок управляющему, в щелке приотворенных дверей показалось лицо горбуна. Его никто не заметил, и он это знал: лицо его совершенно переменилось, глаза светились незаурядным умом. Увидев в двух шагах от себя принца Гонзаго и его верного приспешника, горбун стремительно отпрянул и приложил к щели ухо.
Пероль в эту минуту с трудом разбирал слова, которые Гонзаго нацарапал карандашом, и горбун услышал:
— Певческая улица, девушка по имени Аврора. Читатель, без сомнения, ужаснулся бы, увидев выражение, какое появилось в этот миг на лице горбуна. Мрачный огонь вспыхнул в его глазах. «Он знает! — подумал горбун. — Откуда?»
— Понятно? — спросил Гонзаго.
— Да, я понял, — ответил Пероль. — Это удача!
— У таких людей, как я, есть своя звезда, — заметил Гонзаго.
— Куда поместить девицу?
— В дом к донье Крус. Горбун хлопнул себя по лбу.
«Цыганка! — прошептал он. — Но как она сумела узнать?»
— Значит, надо просто похитить ее? — задал вопрос Пероль.
— Но только без шума, — предупредил Гонзаго. — В нашем нынешнем положении мы не можем быть замешаны в скандал. Хитростью и ловкостью! А ты в этом силен, дружище Пероль. Если бы речь шла о том, чтобы кого-нибудь проткнуть шпагой или отразить удар, я не стал бы обращаться к тебе. Готов биться об заклад,
— Лагардер! — с нескрываемым страхом произнес управляющий.
— С этим головорезом тебе не придется встречаться. Первым делом надобно разузнать, дома ли он, но я готов прозакладывать голову, что его сейчас нету.
— Да, он любит выпить.
— Ежели его нет, действуй вот по такому плану. Возьми-ка этот билет… — И Гонзаго вручил управляющему одно из двух приглашений, что были оставлены для Фаэнцы и Сальданьи, и продолжил: — Ты раздобудешь бальный туалет наподобие того, что я заказал для доньи Крус. На Певческой улице у тебя будут стоять наготове носилки, и ты ей представишься как посланец Лагардера.
— Это страшно рискованно, — заметил господин де Пероль.
— Полно! Стоит ей увидеть платье и драгоценности, и она обезумеет от радости. Тебе останется только сказать: «Лагардер шлет вам это и ждет вас».
— Дрянной замысел, — раздался рядом с ними скрипучий голос. — Девица не тронется с места.
Пероль подскочил, Гонзаго положил руку на эфес.
— Битый туз! — промолвил Плюмаж. — Ты только взгляни, брат Галунье, на этого человечка.
— Ах! — вздохнул нормандец. — Если бы природа оказалась так же безжалостна ко мне и мне пришлось бы отказаться от надежды нравиться прекрасным дамам, я наложил бы на себя руки.
Как все трусы, только что испытавшие страх, Пероль залился смехом и воскликнул:
— Эзоп Второй, он же Иона!
— Опять эта тварь! — раздраженно пробормотал Гонзаго. — Уж не думаешь ли ты, что, сняв у меня собачью будку, ты приобрел право шляться по моему дворцу? Что ты тут делаешь?
— А что вы собираетесь делать там? — дерзко поинтересовался горбун.
Такой противник оказался впору для Пероля.
— Дражайший Эзоп, — вызывающе промолвил он, — сейчас вы на всю жизнь закаетесь лезть в чужие дела.
Теперь Гонзаго со стороны наблюдал за обоими храбрецами. Что же, если Эзоп II, он же Иона, имел неосторожность подслушивать под дверями, тем хуже для него! Но внимание принца отвлекло странное и, иного слова не подберешь, наглое поведение горбуна: тот совершенно бесцеремонно выхватил у де Пероля только что полученное им приглашение на бал.
— Ты что себе позволяешь, негодяй! — закричал Гонзаго. Горбун, ничуть не испугавшись, вытащил из кармана перо и чернильницу.
— Да он с ума сошел! — ахнул Пероль.
— Отнюдь, отнюдь, — бросил Эзоп, опустился на одно колено и стал что-то писать на пригласительном билете.
— Прочитайте! — с оттенком торжества в голосе сказал он Гонзаго, протянув ему листок.
Там было написано:
«Дорогое дитя!
Посылаю вам этот наряд. Я решил сделать вам сюрприз. Наденьте его; я пришлю носилки и двух лакеев, которые доставят вас на бал, где я буду ожидать вас.
Анри де Лагардер».