Горбун
Шрифт:
— Ты на меня не обиделась? — спросила Ира, входя и закрывая за собой дверь.
— За что?
Но моя подруга была более чуткой, чем я думала.
— За Дромадёра.
— Скажи лучше: "За лосины". Ты бы ещё заставила меня надеть купальник.
Ира зафыркала.
— И было бы неплохо, у тебя хорошая фигура. А лосины на тебе прекрасно смотрятся. Как на манекенщице.
— Меня модисткою изволил величать! — воскликнула я.
— Это ещё что? — удивилась Ира.
Дружинин бы не спрашивал.
— "Горе от ума".
Ира пренебрежительно отмахнулась.
— Если хочешь, переоденься,
Да, надо было отдать ей должное, она осталась в том же наряде, в каком встретила Дружинина. Но она-то относилась к нему с неприязнью, поэтому ей было безразлично, как его встречать, а мне он был очень симпатичен, поэтому я бы предпочла появиться перед ним в приличном виде. Однако он ушёл из моей жизни, а из-за Петера не стоило переодеваться.
— Некогда наряжаться, — сказала я. — Я вся в хозяйстве.
— Пойди, поздоровайся с гостями, а то неудобно.
— Это можно.
Я не стала терять времени даром, прошла в комнату, жизнерадостно поздоровалась с датчанами, поцеловала Марту и вернулась на кухню. Девочка хотела пойти за мной, но Петер её удержал, словно общение со мной казалось ему нежелательным. Зато на пуделя запрет не распространялся, и он весело заскакал по кухне, обнюхивая все углы и попадающиеся на пути предметы. Меня это, конечно, не утешило, но было всё-таки отрадно сознавать, что какое-то живое существо относится ко мне без предубеждения, вызванного непонятными покушениями на мою жизнь или моими собственными необдуманными поступками. Если бы и люди относились друг к другу с такой же доброжелательностью, жить стало бы легче, а то Петер, несмотря на улыбку и приветливость, явно думает, что странное стремление Ларса меня убить бросает на меня глубокую тень. Честного, ни в чём не повинного человека не могут терпеливо выслеживать, чтобы убить, тем более, что после него не ожидается наследство, поэтому, раз Ларс не мог рассчитывать ни на какое наследство, значит, по мнению Петера, я совершила какой-то поступок, возбудивший ненависть писателя.
Мои размышления обязательно перекинулись бы на Дружинина, но помешал пудель, набредший на помойное ведро, сунувший туда любопытный нос и обнаруживший куриные кости. Этот пёс был подвержен общей собачьей слабости, не позволявшей ему равнодушно пройти мимо кости, так что моя попытка отобрать у него трофей только вынудила его крепче сжать зубы, зарычать и скрыться под столом.
Собакам нельзя давать трубчатые кости, а куриные кости, легко расщепляемые и превращавшиеся в острые иглы, могут привести животное к гибели. Я объяснила это зашедшей за посудой Ире, и мы обе попытались отнять у пуделя кость, но упрямство пса не знало границ.
— Давай заключим с тобой бартерную сделку, — нежно предложила я собаке. — Ты мне отдашь кость, а я тебе дам за это конфетку.
Ира торопливо достала конфету и, развернув, протянула мне.
— Будешь меняться? — спросила я, поднося конфету к мокрому чёрному носу.
Собака не была против, но и восторга не проявила. По-моему, она не доверяла моей деловой щепетильности. Пришлось бросить конфету на пол и ждать, что пересилит — любовь к сладкому или к костям.
— Посмотри, какую дрянь ты держишь во рту! — убеждала пёсика Ира. — Кость из помойки.
— Ты обглодала, — сказала я.
— Нет, ты, — возразила Ира. — Я ела ногу, а ты крыло.
— Эта кость от ноги, — заявила я.
— Значит, это кость от той ноги, которую ты ела вчера, — отрезала Ира.
Собачья избалованность перевесила, и, едва пёс схватил конфету, я тут же забрала брошенную кость.
— Петер принёс вино и пирожные, — вспомнила Ира. — Ничего, если я открою коробку с конфетами, которую подарил сэр Чарльз?
— Конечно. О чём спрашивать? Может, сперва нам съесть по одной?
Но Ира не разрешила.
— Подождёшь до обеда, — сказала она. — Поспеши.
За столом не было ни Дружинина, ни Душки, так что у меня не возникло желания придумывать какие-то необыкновенные кушанья, но что-то сделать было надо, и я решила приготовить сносный обед на скорую руку, а для этого обмазала майонезом сковородку и слоями накрошила туда мясо из супа, холодную варёную картошку, морковь и лук, а сверху вновь налила майонез и натёрла сыр. Пока это блюдо шипело в духовке, я разрезала пополам несколько маленьких булочек, вытащила мякоть, положила на её место начинку из варёной капусты, яиц и кое-каких добавок, соединила половинки, смазала сверху топлёным маслом и поставила в духовку.
Если бы я не была в здешних магазинах, то реакция, которую вызвал этот непритязательный обед, побудила бы меня заподозрить, что в Дании голод. Ели с аппетитом, какой приличен лишь в нынешнем СНГ, и я не берусь судить, что заслужило больше похвал — «ленивое» второе или «ленивые» пироги.
На протяжении всего обеда не было сказано ни слова о Ларсе и происшедших событиях, словно все сговорились не упоминать о неприятном, а Ира была очень ласкова и приветлива с Мартой и странно предупредительна с её отцом. У меня даже зашевелилось подозрение, не решила ли она заменить своего старичка симпатичным Петером. Осуждать её я не могла, потому что сама от него отказалась, но мне не нравилась эта черта её характера, позволявшая ей быстро забывать прошлые привязанности и приобретать новые. К тому же, у очередного объекта Ириных симпатий имелась дочь, играть с чувствами которой было бы жестоко.
— Эх, нет здесь Душки! — сказала мне Ира. — Уж он бы оценил твою стряпню! И чего ты его упустила? Проявила бы хоть немного нежности, и он был бы твоим.
Ира нисколько не стеснялась высказывать свои взгляды при датчанах, не знающих русского языка.
— Ты нежность проявила, но твоим он не стал, — возразила я.
— Потому что ему нравилась ты, — объяснила Ира.
Я не выдержала.
— Неудобно говорить при гостях по-русски, — сказала я. — Они ничего не понимают и должны себя чувствовать неловко.
— Если бы они понимали, то чувствовали бы себя ещё хуже, — резонно возразила Ира.
Ей пришлось отвлечься, чтобы немного поговорить с датчанами, но затем она вновь обратилась ко мне.
— Я не хочу произносить его имя, но ты, и правда, не хочешь сойтись с ним поближе?
— С кем? С Душкой?
— Нет. С П-ом.
— Нет, не хочу. А ты, по-моему, хочешь.
— Не думала, что ты способна замечать такие вещи, — заметила Ира.
— Эти вещи сами бросаются в глаза.