Горбун
Шрифт:
— В чём дело? — сердито сказала я, но Леонид почему-то не испугался.
— Вы поняли? — догадался он. — Говорите.
— Вы собираетесь силой вырвать признание? — холодно осведомилась я.
— Извините, Жанна, — тихо сказал он, отпустил меня и пошёл рядом, не пытаясь продолжать расспросы.
Он больше чем любой другой имел право знать истину, но открыться ему означало разоблачить постыдный поступок Ларса.
— Я только сегодня поняла, почему Ларс это сделал, — призналась я.
Дружинин выжидательно
— Я заранее согласилась не предавать это дело огласке, поэтому лучше мне продолжать делать вид, что ничего не понимаю. Не спрашивайте меня, а то я могу проговориться.
Дружинин быстро взглянул на меня и сделал вид, что сосредоточен на дороге.
— Я ни о чём не спрашиваю, — сказал он.
— Спасибо.
Было мучительно сознавать, что после отказа давать объяснения Леонид подозревает меня в каких-нибудь неприглядных поступках, вызвавших необходимость от меня избавиться. А если он этого не заподозрил, то он должен был жестоко обидеться на моё недоверие к нему. Скорее всего, теперь он не захочет со мной видеться, и я решила, что если при прощании я замечу неблагоприятные признаки, то всё ему расскажу, чтобы не потерять его расположение.
— Вы мне очень нравитесь, Жанна, — ни с того ни с сего сказал Дружинин.
Я заподозрила, что этим обходным манёвром он хочет заставить меня проговориться.
— Я вам угодила, скрыв причину преступления?
Он поморщился.
— Не любишь ты меня, естественное дело:
С другими я и так и сяк,
С тобою говорю несмело,
Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак, — вполголоса и достаточно монотонно процитировал он.
— Что?.. А дальше? Люблю слушать, когда читают Грибоедова.
— Хансен очень красивый мужчина, — отдал Леонид должное полицейскому. — Правда?
С ним творилось что-то странное.
— Не знаю, — сказала я. — У меня испорченный вкус.
— В таком случае… тогда…
Он остановился и обернулся ко мне.
— Вы мне очень нравитесь, Жанна. Выходите за меня замуж.
Я не ожидала, что после отказа говорить правду, у Леонида может сохраниться ко мне симпатия, а уж что я способна понравиться ему до такой степени, я не могла надеяться.
— После того, как вы отказали Петеру, мне надеяться не на что? — горько спросил он.
— Откуда вы знаете, что я… Почему не на что? И при чём здесь Петер?
Мне было непонятно, почему, за какие такие заслуги умный, благородный и, несомненно, талантливый человек смог полюбить девушку, проявившую себя с самой невыгодной стороны, скрывавшую какую-то тайну, из-за которой покушались на её жизнь, и, вдобавок, не наделённую даже отчасти самыми совершенными дарами — добротой и красотой. Любовь, и в самом деле, оказалась слепа, и её богиню, а не богиню правосудия,
Леонид сжал мои руки в своих и глядел на меня настороженно, однако в его взгляде недоверие смешалось с такой радостью, что, даже если бы я захотела отступить, я бы не смогла этого сделать.
— Как же я вас боялся, Жанна! — проговорил он.
— Зверь я дикий, лесной… — вспомнила я детский стишок.
Он рассмеялся, привлёк меня к себе и поцеловал. Стыдно признаться, что это был первый поцелуй в моей жизни.
— Вы согласны стать моей женой? — спросил Дружинин.
Мучительно осознать, что всей душой любишь человека, живущего за пределами России, и оказаться перед выбором: либо покинуть родину, либо порвать с любимым.
— А вы согласны уехать в Россию? — спросила я.
Леонид думал недолго.
— Если вы настаиваете, я готов ехать с вами, — сказал он.
Я готовилась к тяжёлой борьбе с собой, в результате которой, вероятно осталась бы в Дании или поехала бы с Дружининым, куда он потребует, но это решение стоило бы мне недёшево, а Леонид избавил меня от лишних мучений, принеся в жертву свою свободу.
— Проблема разрешилась быстро? — понимающе спросил он. — Обещаю, что вы никогда не пожалеете о том, что согласились быть моей женой. Ведь вы согласились?
— Да.
Правду говорят, что жизнь человека может измениться в один миг. Только что я терзалась тысячью страхами, горевала, сомневалась, а стоило Леониду сказать несколько слов — и только одно опасение осталось со мной — боязнь поверить своему счастью.
Мы где-то ходили, говоря о городе, о памятниках, о книгах, театре, о переезде в Россию и нашей дальнейшей жизни, но всё для нас было словно укрыто туманом, до такой степени мы были поглощены собственными чувствами.
Расстались мы очень поздно, и у двери Ириного дома Леонидом вновь овладела робость, так что на прощание он осмелился лишь поцеловать мне руку.
— Сегодня утром звонил дядя, — сказал он. — Передаёт вам привет.
Меня испугала мысль, как мистер Чарльз воспримет неожиданное известие о нашем предстоящем браке. У меня были все основания гордиться своими предками, но неизвестно, как посмотрит на подобное родство лорд, ведь, судя по книгам, большей части высокородных англичан свойственна спесь.
— Когда он позвонит снова, скажите, что я ещё раз благодарю его за всё, что он сделал.
Дружинин хитро улыбнулся.
— Его вы благодарите, а меня не хотите. Неужели вам так жаль на несколько часов расстаться с тетрадью?
— Я обдумаю такую возможность, — пообещала я. — До свидания.
Я проследила взглядом, как он прошёл по дорожке и скрылся за кустами. Почему-то при звуке заведённого мотора у меня защемило сердце, и я подумала, что никогда больше не увижу Леонида.