Горбун
Шрифт:
— Набиваешься на комплимент? — спросила Ира.
— Она хотела сказать, что девушками больше ценится, когда их называют прекрасными, и совсем не нравится, когда их называют прекрасными хозяйками, — разъяснил Ларс полицейскому.
— Я не успел похвалить ваше платье, — сразу же нашёлся Хансен. — Оно вам очень идёт.
Я и без него знала, что оно красивое, так что не была тронута комплиментом, предназначавшимся не мне, а моему платью, но этот датчанин был так хорош собой, так нежно глядел на меня, что я невольно ему улыбнулась.
— "И в сердце льстец всегда
Может, для остальных его слова были лишь шуткой или окончанием приведённой мною ранее цитаты, но я чувствовала всю их справедливость, поэтому была смущена.
— Лесть — это очень большое искусство, — сказала Ира. — Я совсем не умею льстить.
— А я всегда говорю то, что думаю, а все принимают это за лесть, — пожаловался Ларс.
— А вы, Жанна? — спросил горбун.
— Я стараюсь поменьше льстить, потому что даже самая грубая моя лесть принимается за правду.
— Однако, какой вы опасный человек, — заметил Дружинин.
— От моей лести бывает плохо только мне, — возразила я.
— Никогда не слышал, что умелому льстецу бывает плохо, — признался Ларс.
— Представьте себе, что вы хотите повышения зарплаты, — начала я. — Что для этого нужно?
— Подольститься, — ответила Ира.
— Вот и я так думала, — обрадовалась я, — поэтому, когда сдавала сложную работу, в которой начальник не разбирается, я в разговоре очень тонко намекнула, что без его руководства работа не сдвинулась бы с места.
— А он? — спросила Ира, для которой рассказы про моего начальника служили источником гнева и веселья. — Клюнул?
— Конечно. Поверил, что знает эту работу, и накинул себе добавочную премию из общего фонда, — закончила я.
Все восприняли мой рассказ как анекдот, а между тем, я говорила чистую правду и вправе была ожидать хоть видимости сочувствия.
Мой прекрасный полицейский смеялся вместе со всеми, наслаждался едой и алкогольным напитком, который достала из своих запасов Ира, и в конце концов так обмяк, что на мои осторожные, но упорные расспросы о ходе следствия выложил всю правду. Таким образом, я выяснила, что Хансен ничего не понимает и его расследование зашло в тупик.
Пока мы доверительно беседовали с Душкой, горбун становился всё угрюмее, то и дело посматривал на часы, и у него был вид человека, который куда-то очень спешит и ждёт подходящего случая, чтобы раскланяться. Однако он просидел до конца обеда и ушёл только вместе с остальными. Пока Хансен со мной прощался, а Ларс задержался с Ирой в гостиной, Дружинин бегло взглянул в зеркало, провёл рукой по небритой щеке и, кажется, впервые осознал, насколько у него сегодня неопрятный вид.
— До свидания, Жанна, — сказал Ларс.
— Счастливого пути.
Горбун подошёл ко мне, подал руку, усмехнулся и вдруг галантно поднёс мою руку к своим губам. Не спорю, когда мужчина целует у дамы руку, это выглядит очень эффектно, однако предварительно всегда надо спрашивать, желает ли дама, чтобы у неё целовали руку. Я сейчас меньше всего была расположена подавать руки для поцелуя, потому что
— Ирина останется дома? — тихо спросил Дружинин.
— Вероятно.
— И вечером никуда не уйдёт?
— Нет, наверное.
Горбун, очевидно, любил точность, потому что остался недоволен моим приблизительным ответом.
Когда гости удалились, Ира обняла меня за шею и повисла на моём плече.
— Можешь меня поздравить, — радостно сообщила она. — Мы с Ларсом помирились и… только не проговорись Нонке… уезжаем завтра к его тётке на побережье.
Причин для поздравлений, по-моему, было маловато.
— Очень рада за тебя, — сказала я.
— Полицейский очень даже ничего, — удосужилась заметить Ира. — Настоящий Душка. И, кажется, уже неравнодушен к тебе. Смотри, не упусти.
— А тебе не кажется, что он слишком громоздок? — спросила я для отвода глаз. — Это большой минус для городской квартиры.
Вечером позвонил горбун. Говорила с ним Ира, и меня он к телефону не позвал.
— Спрашивал, не появлялся ли Мартин, — объяснила Ира. — И ещё спросил, не страшно ли нам оставаться на ночь одним и не нужно ли приехать. Я, конечно, отказалась.
— Он хочет все ночи проводить под нашей дверью? — засмеялась я. — А если расследование затянется?
— Чем реже его видишь, тем спокойнее себя чувствуешь, — заметила Ира. — Мне он до того неприятен, что я даже боюсь оставаться с ним наедине. И тебе не советую. Как ты его терпишь?
— Сначала очень трудно делать вид, что не замечаешь его горба, — согласилась я. — Так и тянет отвести глаза, едва сдерживаешься. А потом, ничего, привыкаешь. Я уже почти не обращаю внимания на его внешность. Как странно, что его зовут так же, как Лёню.
— Какого Лёню?
— Моего брата.
Ира была поражена.
— Да как ты смогла это заметить? Твой брат был красавцем, а этот… Мне бы в голову не пришло их сравнивать!
— Я и не сравнивала, но поневоле заметишь, что его зовут Леонид, если он тебе так представляется. Да ещё Леонид Николаевич.
— А ты об этом не думай. Мало ли одинаковых имён, — утешила меня подруга. Впрочем, я и без её наставлений перестала об этом особенно задумываться.
На следующий день Ира с радостным оживлением стала собираться в дорогу. Считалось, что ещё весна, однако жарко было по-летнему. Сначала я даже позавидовала Ире, потому что отдых на побережье представился мне раем, но моя подруга ехала туда с определёнными целями, и, кроме того, ей ещё предстояло туда добираться, а я могла поставить шезлонг и мирно читать.